Примитивная обывательская логика говорит, что если мужики деревни Сидоровка бьются стенка на стенку с мужичьем из деревни Петровка, то надо болеть за своих вне зависимости от того, кто прав, а кто виноват. Власть в ситуации внешнего конфликта, разумеется, будет стараться навязать массам «патриотическую» повестку: мол, всем нам надо сплотиться перед лицом врага, подло напавшего на святую русскую землю. Но подобный месседж оказался неприемлем для образованного слоя русского общества, для которого вполне очевидным было то, что напала Япония не на святую русскую землю, а на китайскую, где Петербург проводил агрессивную империалистическую внешнюю политику в интересах правящей верхушки.
Впрочем, от темных и необразованных низов ждать патриотизма и верноподданничества тем более не приходилось. Дело в том, что в начале прошлого века русской нации еще не существовало, поскольку нация есть социально-экономическая, культурно-политическая и духовная общность индустриальной эпохи. Нация возникает только в урбанизированном обществе. Но свыше 80 % населения империи представляло собой крестьянское сословие. Крестьянство не являлось носителем национального сознания, национальной идентичности (сформировалась лишь сословная, территориальная, религиозная идентичность), соответственно, совершенной абстракцией для него являлись национальные интересы. Как заставить крестьян воевать за Порт-Артур и Дарданеллы? Мужикам они на фиг не нужны были, для них ценностью была земля и их уклад жизни, от которого война их отрывала и совершенно ничего не давала даже в случае победы. Поэтому мотивация воевать во славу империи после военной реформы 1874 г., когда армия стала формироваться не путем рекрутчины, а на основе всеобщей воинской повинности, оказалась очень слабой. Особенно ярко это проявилось в ходе Первой мировой войны.
Контрэлита руководствуется не обывательской логикой, а соображениями идеологического характера. Давайте попробуем разобраться, в чем они заключались. Целью революционной интеллигенции было дать России такую форму жизнеустройства, которая позволила бы ей развиваться опережающими темпами. Пример подобной успешной модернизации показала как раз Япония (строго говоря, до победы над Россией в войне 1904–1905 гг. эта успешность еще не была очевидной для всех). Победа России над Японией будет означать победу феодализма над новым индустриальным укладом. Исторически аграрные общества уже были обречены, хотя тактически еще оказывались способны побеждать на поле боя, что оттягивало их крах. В этом смысле стоило желать поражения России, потому что поражение заставляет трезво оценить свою слабость и предпринять усилия по ее преодолению. Хороший пример дает нам проигранная Крымская война, давшая старт реформам, вынудившая отказаться от крепостного права, начать форсированное железнодорожное строительство, создать пароходный флот. Напомню, что Синопское сражение было последним в истории морским боем парусных флотов. При этом победоносный русский флот, одержавший славную викторию над таким же архаичным турецким флотом, был бесславно затоплен у входа в Севастопольскую бухту, потому что в Черном море появились пароходы англичан и французов, против которых парусники в бою были бессильны.
И наоборот, формально выигранная Балканская война 1877–1878 гг. ничего не принесла стране, кроме людских и материальных потерь, но поддержала иллюзию имперского могущества. Она не подтолкнула к интенсификации реформ, наращиванию темпов индустриализации. Более того, в 80-х годах наступило время реакции, власть взяла курс на консервацию. Нет лучшего стимула для осуществления давно назревших преобразований, нежели проигранная война, которая, напомню, есть высшая форма конкуренций социальных систем.
Разве Япония чем-то угрожала России? Разве она препятствовала каким-либо образом ее развитию? Совершенно очевидно, что главным тормозом развития страны являлось самодержавие. Проигрыш в войне был бы поражением самодержавия. Победа Японии давала возможность русскому обществу устранить главное препятствие на пути модернизации страны. Да, царизм был уничтожен только в ходе следующей, куда более масштабной войны, но шанс свалить его имелся и в 1905 г., будь революционная ситуация более зрелой.
Так что ничего удивительного в том, что в 1904 г. у японцев в России оказалась многомиллионная добровольная и бескорыстная «пятая колонна», видевшая врага отечества внутри страны, а не вовне. Существует вполне обоснованная точка зрения, что революция 1905 г. была спровоцирована извне. Вина в данном случае возлагается на британский и американский монополистический капитал, крупно вложившийся в индустриализацию Японии и потому заинтересованный в ее победе. Конечно, версия о том, что революцию заказали забугорные буржуи, попахивает конспирологией, но в данном случае ничего иррационального в подобных соображениях не будет. Разве можно обвинять капиталистов в том, что они защищают свои инвестиции?