Конец фильма

Мама и бабушка Бена были милые и симпатичные, но какие-то равнодушные. Говорить с ней они не хотели; впрочем, ей хватало и Бена, никто больше ей не был нужен. Но когда она поняла, что Бен уедет служить дальше, а ей предстоит остаться с его родными, она испугалась. Он – ее поддержка и опора в этом мире, как она будет одна? Маме с бабушкой она без надобности. К кому ей обращаться, если что? Дома для этого существуют шитанн, но здесь их нет. Целый город – и ни одного шитанн. Уму непостижимо!

Последний день перед отъездом был сумбурным. Эйзза пыталась помочь маме Бена уложить его вещи, мама досадливо отмахивалась. Бен непрерывно кому-то звонил, говорил на своем земном языке, который ей, Эйззе, вряд ли удастся когда-нибудь выучить. Бабушка причитала и металась туда-сюда, Эйзза сунулась к ней, бабушка ткнула пальцем: иди, мол, в свою комнату, отдыхай. И она послушно ушла, села у окна и смотрела на противный холодный дождь. А потом заплакала. Бен уезжает!

Бен вошел, уже одетый, с рюкзаком. Она поднялась, вытирая слезы. Поцелует на прощание и уедет. Бен обнял ее, поцеловал и сказал:

– Что сидишь, милая? Собирай свои наряды, а то придется в Байк-паркинге новые покупать.

Мама с бабушкой на него накинулись. Примерно так же, как Аддарекх. Дескать, с крышей у тебя нелады – тащить беременную на корабль. Но Бен уперся: я знаю, что для нее лучше, и все. Конечно, он знал. Эйзза от нежданного счастья похорошела еще больше, двигалась легко, будто летала. Теплая куртка никак не запихивалась, и Бен с доброй улыбкой напомнил:

– Ты не хочешь надеть ее на себя?

– Ой, – она сделала большие глаза. – И правда, – и засмеялась.

Мама с бабушкой переглянулись, поджав губы. Ну что за дурочка: со шмотками разобраться и то не может. Они сами не знали, чего хотят. С одной стороны, баба с возу – кобыле легче. А то глаз да глаз за ней, мало ли что дурехе в голову взбредет! Сунет, например, пальцы в розетку, просто по глупости. С другой стороны, все-таки живая душа. Корову стельную и то жалко в космос запускать, как она там намается, а тут – женщина, миленькая, хрупкая, и ведь не виноватая в том, что дура…

Прощание было смазанным. Мама и бабушка расцеловали Бена, натянуто улыбнулись Эйззе и закрыли за ними дверь.

Как об этом рассказать в двух словах? Да еще при Эйззе. Бен неловко пожал плечами и сменил тему:

– Аддарекх, а почему ты кровь не пил?

Шитанн хмыкнул.

– А кто мне даст? Здесь не Рай, знаешь ли. И в спутники мне Шварц, как назло, синего оставил – какой с него прок?

– Капитан Червяк с тобой?

– О, не зови его так – обижается. Он теперь Иоанн Фердинанд Георгий Валентин.

– Пошел он… в общем, в твое любимое место, – историю о том, как Вилис учил Аддарекха английскому языку, не знал на «Ийоне» только глухой. – Будешь? – Бен закатал рукав, обнажив вену на сгибе локтя.

– Спрашиваешь? – Аддарекх показал клыки, глаза предвкушающе зажглись. Эйзза хихикнула, и он погрозил ей пальцем. Мол, не лезь, сладенькая, а то сильно промахнусь.

Для шитанн пить чужую кровь естественно, но Бен смущался. Всегда настаивал, чтобы они уходили с людских глаз. Впервые он делал это при ком-то. Эйззы он не стеснялся, совсем. Для нее это – в порядке вещей, все равно как уступить место старику или помочь женщине с тяжелыми сумками. Она смотрела на него одобрительно и гордо. Ее муж – настоящий мужчина, несмотря на дурацкую цепочку на шее. Сильный, здоровый и не жадный.

– Сынок, ты кого мне набрал-то? – проникновенно спросил Шварц, перелистнув пару распечатанных анкет. – Двадцать один год, девятнадцать лет… Я, по-твоему, на «Ийоне Тихом» детсад открываю? Мать твою в дугу!

Гржельчик тоже порой матерился, но в присутствии Фархада старался сдерживаться, выкручиваться как-то. Шварц не делал разницы, кто перед ним. За счет чего, кстати, заработал еще несколько баллов в личном рейтинге Фархада.

– Кто-нибудь из этих гребаных сопляков руки на пульте хоть раз держал, а? – он встряхнул анкеты, которые были у него в руке. – Преддипломная практика, туда ее! Я что, похож на долбаную няньку?

– Я сделал все согласно вашим указаниям, герр Шварц, – спокойно ответил Принц. – У всех бумаги подписаны ректором Ебургской Академии, и все – Фархады.

Шварц плюнул и потряс анкетой.

– Фархад Петрович Рырме! В жизни не поверю, что так его и звали. Что это еще за Рырме такое? Не до конца переодетый симелинец?

– Он чукча, герр Шварц.

– Сам ты чукча! – он швырнул анкеты на стол и насупился. – Охотник на нерп, бляха.

– Герр Шварц, мне тоже двадцать первый год. Я стал ходить на «Ийоне» всего лишь с прошлого лета. Мне, конечно, далеко до Фархада Фархадовича, но разве я так уж плох?

– Сынок… ты – сам знаешь чей сынок, – нет, Шварц отлично представлял, кто он такой, просто не придавал значения. – При этакой, ёшкин кот, матери ты не имеешь права быть посредственностью. Гены и пример, усвоенный с детства – вот что делает нас тем, что мы есть. И до Фархадыча тебе недалеко. Если бы он сам считал по-другому – разве оставил бы тебя тут выполнять то, что поручено ему?

Фархад пожалел, что упомянул Фархада Фархадовича. Подставился Федотов!