– У меня был выбор, – проговорил он тоном ниже. – Я мог бы сказать, что у тебя его нет, но выбор всегда есть. Любовь к родине может быть и односторонней. Оставайся мересанским гражданином в изгнании, такая позиция тоже достойна уважения. Но ты уже сменил религию, – он прищурился, – сменил имя… Что-то мне подсказывает, что ты сменишь и гражданство.
– Я не верю в одностороннюю любовь, – промолвил т’Тамаран и наконец потянул за молнию куртки. – Это не любовь, а мазохизм какой-то. Ты думаешь, мне дадут земное гражданство? Я сражался против Земли.
– Много навоевал? – скептически поинтересовался Аддарекх. – Сколько крейсеров ты уничтожил?
– Ни одного, – вроде бы здесь это говорило в его пользу, но как профессионалу ему было неловко.
– Тогда не считается. Побегать, конечно, придется, и не везде тебя будут встречать приветливо…
– Может, и не стоит бегать? – мересанец посмотрел в окно на заиндевелую луну и поежился. Выходить на улицу совершенно не хотелось, даже ради своего будущего. – Я ведь не собираюсь лезть в советники к здешним князьям. Рабочую визу получить проще, чем гражданство, разве нет?
– А где ты хочешь работать, синий? – Аддарекх с любопытством уставился на мересанца. – Крестьянствовать? Или сантехнику чинить?
– Не задавай идиотских вопросов, шитанн, – т’Тамаран все-таки сбросил куртку, расправил широкий ворот свитера. – Меня, конечно, небеса крепко приложили носом в грязь, но я себе цену знаю. Мне садиться за трактор – все равно, что арифмометром забивать гвозди. Я хочу водить крейсер! Обалденная штуковина, электрическая сила. Ты не пилот, тебе не понять.
– Не слишком зазнавайся, – посоветовал Аддарекх. – А то перестану тебе помогать, и мыкайся по чужим посольствам в одиночку. И будешь ведь мыкаться, никуда не денешься. С рабочей визой тебя на корабль военного флота Земли даже в уборщики не пустят. На военных кораблях служат только граждане Земли, синий.
– У меня есть имя, шитанн!
– У меня тоже, – заметил Аддарекх. – Причем одно, с самого рождения.
Мересанец нахохлился.
– Ладно, прости… Аддарекх.
В последнее время ему то и дело приходилось извиняться. Раньше он зависел только от приказов командования, а теперь – от всех вокруг. И с шитанн, без которого он окажется здесь одинок и беспомощен, надо быть повежливее.
– Заметано, – усмехнулся Аддарекх, отставив пустую чашку, – Иоанн Фердинанд… как там тебя дальше? Давай, что ли, ужин закажем. И Мрланку, – он пощекотал коту брюшко, – тоже не мешало бы перекусить.
На прощание Хайнриху пришлось еще и выслушать лекцию на тему, как должны вести себя хорошие сыновья. Эти мифические существа, разумеется, не имели с ним, обормотом и разгильдяем, ничего общего. Как человек, желающий сохранить здоровую психику и одновременно не обидеть родителей, он пропустил всю эту пургу мимо ушей. И поспешил смыться, сославшись на срочные дела, пока они опять не стали вырывать у него обещание познакомить их со своей девушкой. У Хайнриха вовсе не было твердой уверенности, что Салима вообще захочет знакомиться со стариками, которые заранее считают ее прохиндейкой, зарящейся на их наследство, а правды он им сказать не может. Правды о том, что к ней президенты в очереди стоят.
Он прибыл точно к назначенному времени, захватив с собой дубликат рапорта, который подал главнокомандующему. Порадовать Салиму как координатора было особо нечем, разве что разгромом симелинцев; впрочем, с точки зрения Хайнриха, эта победа была пирровой. Зато он рассчитывал порадовать ее иначе.
Гвардейцы при его появлении заухмылялись как-то особенно гнусно. Он сперва отнес это на счет паскудных свойств их характеров, но один из них, блондинистый верзила, конкретизировал причину своего злорадства.
– Эй, моряк, ты слишком долго плавал! – пропел он издевательски. – У координатора нынче другой адмирал.
– Чего-чего?
Он высокомерно вскинул бровь, замешкавшись лишь для того, чтобы выбрать, каким из десятка пришедших в голову способов окоротить весельчака, но в этот момент дверь кабинета распахнулась, и оттуда вышел улыбающийся т’Лехин с цветком в петельке. Хайнрих настолько не ожидал увидеть его здесь, да еще разодетым, как на званый вечер, что озадаченно почесал голову.
– Рога зачесались, герр Шварц? – с тщательно дозированным сочувствием и ехидством осведомился гвардеец.
Ах, вот как? Хайнрих швырнул папку на столик секретарши и, кинув наглецу:
– Смотри, меж ног бодну – мало не покажется! – грозно шагнул к т’Лехину.
Улыбка у мересанца пропала, будто слизнуло, едва он увидел Шварца, героя своих кошмарных снов. Он в панике попятился, сбив стул.
– Ты что тут делаешь, в рот тебе клизму? – зарычал Шварц, нависая над т’Лехином всем своим ростом и массой.
– Я… я был на аудиенции, – пролепетал мересанец в полном иррациональном ужасе.
Хайнрих сгреб его за грудки, сминая модный черный костюмчик.
– Розочку нацепил, отмороженный половой орган? Я тебе эту розочку сейчас вместе с шипами в жопу засуну!