Конец мелкого человека

Происходил Федор Андреич из краев, что особо славятся буранами, и до зрелых лет воздыхал с сожалением о былых поездках из Пензы в Городище, к бобылю-отцу на рождественские каникулы; обычно дорога выпадала на ночь. И всякий год, помнится, везло Феденьке на снежную непогоду: завернув ноги в веретье, по маковку в пушистом сне да сене, качался он всю полсотню верст в уютных тамошних розваленках, положась на ямщицкую смекалку и крестьянского коня. И чем разбойнее свистали белые вихри-дядьки над головой, тем слаще удовольствие: никто в уезде, мороз в том числе, не посмел бы обидеть, не по чести обойтись с сынком всемогущего, по старинке крутого исправника Лихарева.

Но то ли грудная жаба да суставный ревматизм, только с годами поослабло у Федора Андреича романтическое рвение к российским снегопадам. Да, видно, и снежок не тот стал, и когда отправлялся Федор Андреич к ненавистному Елкову в гости, просто мокрая липучая гадость тяжкими хлопьями летела ему навстречу, поминутно залепляя глаза.

Улицы той пятницы были темны, и никого в них, кроме шагающего неторопливо Федора Андреича. Он шел, наслеживая огромными калошами по пухлым снежным поверхностям и время от времени протирая рукавицей глаза. В душе он очень досадовал на себя, что опять потащился к Елкову, и, чтоб сократить время досадования своего, заметно ускорил шаг.

Его, поднимающегося по лестнице, казавшейся шаткой из-за темноты, перегнал некто тяжелый и пыхтящий. Состояние Федора Андреича было таково, что ему непременно требовалось если не увидеть, то, по крайней мере, услышать голос этого, перегоняющего.

— Скажите, в котором… в котором этаже квартира доктора Елкова? — спросил он, чтоб только спросить о чем-нибудь.

Из тьмы прозвучали размашисто сказанные слова:

— Елкова? А-а… вы, значит, тоже к Ивану Павлычу? Так это нам вместе, вы держитесь за мной!..

Но уже через полминутки тот же, невидимый, разделяя вопросительными промежутками слова, осведомился:

— А вам, извиняюсь, зачем… туда?

— Да так, от одиночества людского… — признался Лихарев.

Тотчас же тот, невидимый, зажег спичку, и в ее мерцающем туманном круге клубами двух дыханий наметились два лица: второе принадлежало ширококостному, приземистому, с бородишкой, человеку в простенькой, серошинельной поддевочке. Лицо Лихарева рассеяло страх, прятавшийся в глазах незнакомца, — последний засмеялся, протягивая руку в варежке:

— Водянов… Сергей Трофимович, — разрешите рекомендоваться. На граммофончик изволите? Позвольте, я сейчас еще спичечку вздую, чтоб видней. Вы не профессор ли будете? Иван Павлыч так и обещался, что новый номерок явится. — Он подсмеялся, скаля большие, желтые в свете спички, зубы.

— Да-а, на граммофончик иду, — тоже с чего-то заулыбался Лихарев, при свете третьей спички оглядывая нового знакомца.

— Э, да вы не глядите так на мои наряды. Мы это при первой возможности снять можем. Мы это, чтоб на жулика походить, сейчас обязательно надоть под жулика. Но мы хоть и пугаем, а нас пугаться, извините, не следует: мы ж люди безобидные! Безобидному-то и нужно под жулика рядиться, чтоб не обидели, истинно говорю… Ну, вот мы, кажется, и доехали, — сказал Водянов, стуча в дверь четыре раза и потом еще один.

Они вошли в уже знакомую Лихареву прихожую. Встретил их сам Иван Павлыч, ставший вдвое оживленнее потирать руки при виде входящего Лихарева.

— Пришли же? — с радостным упреком и поиграв тощими бровями, кинул Елков, вешая лихаревскую шубу поверх целого вороха разных одежд. — Ну вот и прекрасно, вот и прекрасно, — я знал, что придете! — повертелся он. — А поленце принесли? — обратился Елков к Водянову, тотчас же поясняя Федору Андреичу: — У нас, видите, порядок — по поленцу! За обозревание паноптикума платы не взимается, но, в виде компенсации, за беспокойство… — Елков игриво тряхнул пальчиком, — по поленцу. Даже и в наши времена это не разорительно, раз-то в неделю!.. А позвольте, я вам помогу, — наклонился он к огромному водяновскому карману, откуда беспомощно и тупо выглядывало круглое березовое поленце. — Ну-с, прошу, кавалеры!

— Дело-то в том, что я порядков ваших не знал, полена не принес. Возмещу потом… в долг поверите? — засмеялся Лихарев.

— Ну, вот еще, пустяки какие! — отмахнулся хозяин. — Вы в нашем зверинце самый крупный будете, чудище, с позволения сказать… мезозавр!.. — рассыпался смехом Елков. — Ну, теперь ввожу, приготовьтесь, — что это вы карманы ощупываете?

— Носовой платок дома забыл… — вставил в елковскую трескотню Лихарев.

— А я уж решил было, что вы это из предосторожности… всех мастей карты в моей колоде имеются. Обратите вниманье на того битюга, Грещенко… обладает полумистической способностью хвосты у всех видеть. В наше, говорит, время бесхвостых нету, вывелись! А рядом, с ликом святителя выдающийся спекулянт по гороховой части, Носов. Тоже малость чем-то тронутый, только не разгаданный пока, иначе не тянулся бы ко мне… Дальше сами разбирайтесь, ступайте знакомиться! — Елков выдернул руку из-под лихаревского локтя и как-то мгновенно истаял в саднящем слоистом чаду.