Конец мелкого человека

В комнате, — это был елковский кабинет, — было дымно, и потом ошарашивала махорочная тошнотворность. Махоркой дымил усатый, которого Елков назвал Носовым, — усатый сидел в углу, за столиком, и спорил с печкой, кто больше напустит дыма.

Лихарев, разобравшись в лицах, плававших в дыму, пошел знакомиться.

— Кромулин, Алексей Георгиевич, поэт… — произнес настороженно пегий юноша, поджимая вдавленную грудь; пригладив прилизанный пробор, он шаркнул ножкой, повалил стул, вспыхнул и обиделся.

— Лихарев, профессор… — в тон ему ответил Федор Андреич.

— Сиволап, — сказал другой в протянул квадратную ладонь Лихареву, не сразу догадавшемуся, что это фамилию свою произнес стоящий перед ним массивный человек.

— Титус! — назвался третий мужчина, длинный и тонкий, вылезая из дыма. — Вы не щурьтесь, — вызывающе резко добавил он, — не псевдоним, настоящая! Моя фамилия — большая редкость, пожалуйста. Бывший капитан и рубака, а ныне тлен и раб прохвоста Елкова… — пожаловался он потише, щекотнув бакенбардами ухо Федора Андреича.

— Рытова, — с интонацией обиженного достоинства назвалась немолодая дама с волосатыми родинками по лицу. — Очень приятно.

Лихарева устрашили сидевшие дальше, на диванчике, мрачные люди, и он ограничился общим поклоном.

— Господа, — закричал Елков, когда все уселись, — все познакомились с Лихаревым, Федором Андреичем? Ну и ладно. А теперь попросим Алексея Георгича продолжать чтение своих стихов: подыхать, так с музыкой! — гримасничая, через всю комнату пояснил он Федору Андреичу.

— Я больше читать не буду, — покраснел юноша, останавливая близорукий взгляд на новоприбывшем.

— Почитайте, ну что с вами?.. Почему вы не хотите доставить удовольствие? — затараторила сморщенная старушка, выплывая из соседней комнаты.

— Это мамаша моя, — подхватил ее под руку Елков, — та самая… А это Федор Андреич, профессор бывших наук, — знакомьтесь, мамаша! Ничего, Федор Андреич, не краснейте, — она ж понимает… — сказал Елков нахмурившемуся Лихареву. Сунул по дороге поленце в печку и отскочил в сторону, легко, как в танце.

— Не знаю, что это с Ваней делается, ума не приложу, — жалобно зашептала старушка, усаживаясь возле Лихарева. — По ночам все кричит во сне, днем с этими мазуриками связался… Словно в сумасшедшем доме живу. Вы меня Анной Евгеньевной зовите… меня Анной Евгеньевной зовут, — сокрушенно объявила она.

— Конечно, конечно, почитай, — что тебе стоит! — басом затрубил волосатый Косов. — У меня вот письмоводитель был, необыкновенный зуд к стихам имел. Раз казенное письмо в стихах исполнил, со службы выгнали, запил и сгиб. А что? — спросил он при общем смехе, — разве смешно? — И сам засмеялся.

Кромулин украдкой бросил вопросительный взгляд на Лихарева.

— Простите… Алексей Георгич, кажется? Читайте, читайте, прошу вас… — заспешил Лихарев. — Я, правда, незнаком с нынешними направлениями…

— Я без направления, — глухо сказал Кромулин, — но читать не буду.

— В прошлый раз обещал, Алеша, — укорительно бросил Елков.

— Не могу, не хочется, — отвернулся тот.

— А про что же он больше пишет? — начал свой разговор со старушкой Федор Андреич.

— Как про что? — обиделась та. — Про Россию, батюшка, про Россию, господин профессор. В слезу вгонит, жалостно. Я уж и то намедни говорю, выкладывай все про Россию, не жалей меня, старуху… Он еще и про любовь пишет, только у него про любовь хуже выходит. Да и какая нынче любовь!

Старушка кивнула головой и, заметив, что невестка за каким-то делом зовет ее, пугливо тараща глаза, поднялась и уплыла.

— Так что же может он написать про Россию? — недоуменно и вслух протянул Лихарев.

— Виноват, что вы сказали? — грузно придвинулся к нему вместе со стулом Сиволап.

— Да вот удивляюсь, — пожал плечами Федор Андреич, — удивляюсь, что можно написать про Россию с таким лицом!.. Уж очень вид-то у него… пробор этот к тому же.

— А-а! — одобрительно отозвался Сиволап. — Вы про племянничка елковского? Так себе, горемыка бумажная, глаза б мои не глядели! Россия, можно сказать, родит в исторических, жизнеопасных муках, заметьте… потому что дите-то, чего доброго, может побольше матери оказаться на поверку… тогда плохо дело! Да тут песни требуются, литавры, в трубы пламенные надо трубить, чтобы, белые рубахи чистые надемши, сходились отовсюду народы к нам в место главного сборища… А они, пташки экие, вокруг порхают, свиристят невесть что! Мне бы их под начал, я бы… — Он осекся, закашлялся, приметив устремленные на себя насторожившиеся взоры елковских гостей, и отправился к столику посреди, где вместо угощения поставлен был графин с подкрашенной сиропом водицей и рядом полосатенький такой стаканчик.

— Некипяченая… — откуда-то и с понятной целью сказала старушка.

— Ничего, меня нонешняя зараза не берет! — туда же, в дым, кинул Сиволап и, нацедив, выпил два стакана разом.

Тут оказалось, Елков давно уж сидит возле Федора Андреича.