Одежда рассказывает, заключает в себе страсти и воспоминания, создает географические карты с помощью тканей, цветов, фасонов и звуков, которые хранит в себе, словно манускрипт, изменчивый текст, в котором воспроизводится прошлое, предсказывается и формируется настоящее и будущее. Мода – система, организующая смысл и социальную функцию одежды в современную эпоху, и делает она это литературным в своей сущности образом. Не потому что она сама является темой литературы, а потому, что ее мотивы и зарождающиеся в ней противоречия устроены по тем же принципам, что и литература. Начнем с того, что в 1930‐е годы антрополог Петр Богатырев (один из членов Пражского лингвистического кружка) говорил об «эстетической функции» одежды, которая в общей иерархии выявленных им функций: практическая, магическая, ритуальная и эстетическая – наименее функциональна. В те же годы и в той же интеллектуальной среде Роман Якобсон говорил о фатической функции языка, смысл которой сводится к поддержанию коммуникации. В чем же еще состоит роль моды и даже вообще одежды, если не в том, чтобы «быть в моде», запечатлять мимолетное наслаждение, зависеть от общепринятых вкусовых предпочтений и в то же время диктовать их? Этот принцип циклически трансформирует вкус, иногда даже оказывает на него давление, но всегда действует в поле тех же фатики и отсутствия функциональности, на которых строится и литература.
Предметы одежды, аксессуары, объекты моды и сама система моды могут рассказывать разными способами. Существует множество повествований об одежде, но мода – особая разновидность их изложения: это осязаемое свидетельство того, что история не движется линейно по горизонтальной временной шкале, а скачет прыжками то вперед, то назад. Как уже было сказано, Вальтер Беньямин в очерках по философии истории сравнивал моду с прыжком тигра (Tigersprung) в прошлое. Беньямин пишет: «Мода обладает инстинктом актуальности, где бы она ни появлялась в зарослях прошлого. Она прыжок тигра в прошедшее»79
. Хотя всем нам приходится жить в современности, в нескончаемом настоящем, где мода играет ключевую роль, если рассматривать моду как «прыжок тигра», она предстает как история, как прошлое, глубоко вросшее в настоящее. Одежда говорит сама по себе, но часто она вступает во взаимодействие с другими визуальными знаковыми системами, особенно кинематографом. В кино одежда как система знаков становится одним из главных нарративных уровней, часто действуя так же, как диалог или закадровый голос. Например, Антонелла Джанноне в книге «Мода и кино» (Moda e Cinema) пишет о черно-белом фильме «Список Шиндлера» (Schindler’s List, 1993), где «одинаковая одежда, отмеченная звездой Давида, играет важную роль в создании образа безликой массы евреев, которых нацисты высылают и уничтожают, и где, чтобы привлечь внимание к одной девочке, режиссер на завершающих этапах создания фильма буквально раскрашивает ее красное пальто»80. Это же пальто в одном из последующих эпизодов ярким пятном выделяется на повозке, куда сгружаются тела узников после их пребывания в газовой камере, и так мы косвенно узнаем о страшной гибели этой девочки.Одежда рассказывает историю, то есть historia rerum gestarum («описательную» историю), но способна сделать это лишь посредством изложения отдельных историй, часто включающих в себя индивидуальные привязанности, воспоминания, расплывчатые образы, ощущения, которые мы приносим с собой, например запах или некую атмосферу.
Заключительной ступенью этого на самом деле гораздо более длинного пути является мода как форма межкультурного перевода. Значение времени важно для любого понимания культуры, которая определяется событиями, примерами и образами прошлого. Культура всегда существует как целостность, совокупность, в которой следы времени играют ключевую роль. Если говорить о моде, «конечной точкой» следовало бы назвать бесконечную возможность трансформации и переориентации, когда прошлое создается заново вместе с настоящим.