Конец Ольской тропы

Разведчики не ошиблись. У самого края наледи виднелся человек в заячьей шапке, с трубкой во рту. Он протягивал трактористам руку, словно предупреждая о близкой опасности. Подойти к нему было невозможно. Вокруг, занесенная снегом, парила стынущая вода, выжатая льдом из ложа реки. Вода залила и сделала непроходимой долину. Войти в наледь было равносильно самоубийству. Она засасывала людей, животных, машины и наслаивала на них вяжущую влагу, которая моментально обмерзала ледяными веригами. Человек в заячьей шапке; с трубкой во рту и судорожно вытянутой рукой был окоченелым трупом. Он, очевидно, пробирался с приисков на побережье и незаметно для себя оказался в смертельной колымской ловушке.

Едва тракторы подошли к наледи, позади колонны раздался гортанный крик. Все повернулись. От стана эвенков по следам тракторов мчался меховой ком. Он подкатился к колонне, с опаской обогнул фыркающие тракторы и остановился перед дальстроевцами.

— Там, русский, нельзя. Там кончал жить, — быстро, коверкая слова, заговорил он.

Трактористы изумленно смотрели на маленького эвенка.

Это был Эгет, сын старого Панка. Старик послал его предупредить русских, чтобы они не утопили в наледи железных оленей, и вывести их на безопасное место.

Начальник повернул колонну обратно и усадил Эгета на головной трактор. Эвенк испуганно закрыл глаза, сейчас же открыл их, осторожно притронулся к холодному металлу катерпиллера и вдруг рассмеялся.

— Железный олень, — почтительно сказал он.

Трактористы заулыбались. Эгет быстро освоился.

— Не знаешь, русский, Игната? — спросил он.

— А кто такой Игнат? — поинтересовался Герштейн.

— Кто Игнат?

Эгет припоминал слово, часто произносимое Панком.

— Игнат — русский, — сказал он и вспомнил: — Игнат — большевик.

Начальник внимательно посмотрел на эвенка и отрицательно покачал головой.

— Нет, — сказал он, — не знаю Игната. Мы тоже большевики.

Тогда он услышал странную историю о Слипко и плохих людях, которые хотели застрелить Панка, когда Эгет был совсем маленьким.

У стана Эгет слез и помчался к чумам, чтобы рассказать эвенкам о железном олене.

Колонна долго кружила по склонам долины и, наконец, вышла к подножью Яблонового хребта. Начался мучительный подъем на ледяные стены. Трактористы не раз прощались с жизнью. Колыма защищалась от дальстроевцев шестидесятиградусными морозами, предательскими наледями и неприступными горными перевалами. На семнадцатые сутки колонна, победно рокоча моторами, вступила в безветренную долину Элекчана. Сталинградские тракторы вы держали экзамен.

Трактористы вошли в Элекчан с песней, которую сложили на коротких ночевках в падях Яблонового хребта.

Головной затянул:

Что смотришь на море невесело, друг?
Чего затуманился взгляд?..
Последний корабль отплывает на юг,
Последние чайки летят.

Трактористы дружно подхватили:

Возьмем карабины, подтянем пимы,
Собачью упряжку возьмем,
Пойдем на разведку полярной зимы,
На белые пятна пойдем.
На белые пятна, за синие льды.
Исследуем недра до дна.
И бурей повитые наши следы
Положит на карты страна.

Снова взвился над колонной, над рокочущим гулом моторов звонкий голос головного тракториста:

Далеко-далече родная страна,
Крепчая, над миром встает.
Далеко-далече, но с нами она
Походную песню поет.

Песня всколыхнула глубокую тишь таежной тропы. Она звучала в ней, как девиз:

И бурей повитые наши следы
Положит на карты страна... [4]

Призрак голодной смерти навсегда покинул прииски. Нескончаемым потоком двигались на штурм Элекчана колонны дальстроевцев. Берзин мечтательным взором провожал их до лысой сопки Магаданского перевала. Великое наступление большевиков на отрезанную бездорожьем Колыму продолжалось с востока.

12. Ночь в поварне

— Тагам!

Повелительное слово ударом бича рассекло морозный воздух. Олени задрали куцые хвостики и послушно ускорили шаг. Вскоре они перешли на дробную рысь. Копыта их звонко стучали по ледяной корке лежалого снега. Монотонно, жалуясь на бесконечный путь, скрипели полозья нарт. Устало кричал каюр-якут:

— Тагам! Тагам!»

Слипко бежал рядом с упряжкой. Одной рукой он держался за скользкие рога вожака, другой закрывал nолуоткрытый от частого дыхания рот.

За головной нартой вприпрыжку семенил Бочек. Пушистый капор из заячьих шкурок, огромные волчьи рукавицы, оленьи пимы выше колен и вывернутая собачьим мехом наружу кухлянка превратили маленького капитана в неуклюжее и громоздкое существо.

Длинная цепочка из оленьих упряжек и груженых нарт растянулась на кочковатой равнине пустынной тундры. Возле каждой нарты бежал укутанный в меха человек.