Конец Ольской тропы

Двое суток мы прожили на Среднекане, отдыхая после изнурительного полуторамесячного перехода из Олы. Позади 500 безлюдных таежных километров, и я, наконец, увидел порожистую Колыму, сжатую со всех сторон тайгой и хребтами. Однако общение с новыми людьми мало меня порадовало. Равнодушие и ограниченность — основные достоинства работников приискового управления. Они просиживают половину суток за преферансом, ссорятся друг с другом, сплетничают, изнывают от безделья и ничего толком не знают ни о своем районе, ни об остальной Колыме. Я тщетно пытался получить у них пoдтверждение золотоносности Бохапчи и других верхних притоков, пока над мной не сжалился Кафтунов.

— Лучше сходим на прииска, — предложил он. — Народ там не ахти грамотный, но места ему разные известны.

И мы отправились на Нижний прииск, расположенный в десяти километрах от устья Среднекана, бурливой таежной речки, с шумом впадающей в Колыму. Болотистая выпуклая равнина левого берега, по которой вел меня Кафтунов, выглядела однообразной и унылой. На горизонте замыкали путь на запад гранитные массивы хребта Черского. Глушь, бездорожье, потерянность.

— Сколько добра пропадает, — сокрушенно сказал Кафтунов, когда мы вышли на опушку, вырубленную старателями среди тайги.

Земля на опушке напоминала поле битвы, изуродованное воронками снарядов. Артели хищников изрешетили землю гигантскими оспинами шурфов и засыпали галечником, извлеченным из ям. Солнце пригрело ледяные стенки шурфов и затопило ямы водой. Вода скрыла щетки золотоносных сланцев, из-за которых старатель мерзнет среди жаркого лета в студеных шурфах.

Хищник — наиболее точное определение дореволюционного старателя. Он не любил задерживаться на одном месте, снимал вершки, бросал первый шурф, рыл другой, пакостил весь участок и уходил дальше, оставляя большую часть золота в залитых водой ямах. Эта варварская порча площадей долго практиковалась на Среднекане и прекращена лишь недавно. Но следы ее остались.

— Богата колымская земля, — высказал мои мысли Кафтунов и вдруг оглушительно завопил: — Дядя Алексей!.. Леший!..

Из-за горы галечника крайнего шурфа вылез маленький, словно сказочный гном, человечек. Он взглянул в нашу сторону и, узнав Кафтунова, радостно замахал руками.

Кафтунов скачком перемахнул через шурф и заключил человечка в свои медвежьи объятия.

— Да это Алексей, спарщик Бориски, — объяснил он мне. — Мы его Лешим зовем. Нет ему равных на Колыме. Я с ним всю тайгу исходил, но и четверти не знаю. Он столько золота намывал, что самый большой дом во Владивостоке мог построить, да не за хотел.

— Друг, — сказал мне Леший, узнав от Кафтунова все новости. — Раз Слипко говорит, что видел в руках у тунгуса золото, значит, там его много. Тунгус не станет рыть землю. Ему закон не позволяет. Он только охотник. Слушай меня. Иди вверх до Утинки. Там много ключей, там всегда зимуют тунгусы и там, сдается мне, потерял Слипко свою долину...

Совет итти вверх я слышу вторично».

5. По следам копачей

«Хвост на Аляске, голова на Колыме», утверждают патриоты этого края, геологи Салищев и Обручев, когда заходит речь о колымском золоте, о котором сложено столько легенд и распространено еще больше всяческих слухов. Этим сказано все и ничего. Верно одно: человек нашего времени больше, чем когда-либо, обязан смотреть вперед себя. Если на Колыме действительно водится золото промышленного значения, я не сомневаюсь, что история этой страны будет переписана начисто в несколько ближайших лет.