Конец осиного гнезда

Внешность обер-лейтенанта мне хорошо запомнилась: высокий, худой, нос заостренный, выдающийся вперед подбородок, вместо губ — неприятно тонкая, прямая и бледная черточка. Он впился в меня своими прозрачными глазами, но, услышав, что я иду на встречу с капитаном Гюбертом, и узнав пароль, сразу преобразился. На лице его даже появилось что-то вроде улыбки.

Я объяснил ему, что ждал в деревне три дня удобного момента для перехода на их сторону, но они помогли сами.

Окончив опрос, обер-лейтенант с капитаном удалились. Я опять остался наедине с лейтенантом, которого одолевали телефоны.

Тишина на передовой вновь сменилась пальбой минометов, выстрелами, криками. Мне пришли на ум слова командира полка: «Пусть жалуют, потом жалеть будут».

Минут через пятнадцать обер-лейтенант возвратился и предложил следовать за ним. Мы долго шли лесом, пока не выбрались на дорогу.

В стороне от нее, на небольшой опушке, стоял легковой автомобиль.

Обер-лейтенант предложил мне сесть на заднее сиденье, рядом с каким-то полусонным немцем, а сам пристроился возле шофера.

Машина тронулась.

У самой переправы через реку нас догнал мотоциклист. Мы остановились. Посыльный передал обер-лейтенанту пакет и сказал негромко, но так, что я слышал каждое слово:

— Дер руссе хат ди унзриген им дорф абгешниттен! Дер гауптман ист тод![6]

— Доннер ветер! Ферфлухт![7] — Обер-лейтенант всердцах хлопнул дверцей автомобиля и приказал шоферу ехать.

Машина понеслась вперед по накатанной дороге.

Я погрузился в размышления. Мне казалось, что, осуществив переход, я достиг главного. Но это была ошибка. Главное — впереди. Переход — лишь промежуточная точка.

Я сконцентрировал мысли, привел в последовательный порядок разрозненные впечатления. Кажется, все шло хорошо. Близость цели вызывала прилив сил, энергии. Напряжение спало, взвинченные нервы улеглись. Скорее… Скорее… Скорее…

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Глава первая

Ночь. Машина остановилась среди густого леса. Обер-лейтенант спрыгнул на землю и тотчас же исчез в темноте. Вылез и шофер; он поднял капот и начал возиться в моторе. Немец, сидевший рядом со мной, похрапывал. Он спал всю дорогу, невзирая на ухабы и колдобины, беспощадно подбрасывавшие машину.

Я всматривался в темноту, пытаясь разглядеть, где мы стоим. Сквозь мрак ночи и чащу проступали очертания двух домиков. В одном из окон мерцал чахлый огонек.

От долгой и почти непрерывной езды в голове шумело. Тело ныло от усталости. Хотелось спать. Но вот возвратился обер-лейтенант и предложил следовать за ним.

Без особого удовольствия вылез из машины. В лесу тихо, свежо: сентябрьская ночь с едва уловимым, но знобящим ветерком. Вышли на опушку. Возле домиков бродил часовой. Обер-лейтенант что-то сказал ему по-немецки, и мы вошли в дом.

В комнате — четверо немцев, все солдаты. Один стоял за грязным столом и разговаривал по телефону, остальные вытянулись перед обер-лейтенантом вдоль стены.

Комната освещена двумя коптящими плошками, воздух наполнен копотью и папиросным дымом.

Телефонист пояснил обер-лейтенанту, что продолжать далее путь на машине по необъезженной лесной дороге почти невозможно. Лучше воспользоваться подводой, которая пойдет утром в город за продуктами.

Обер-лейтенант закурил и сказал мне:

— Они вас утром доставят к капитану Гюберту. Тут уже недалеко.

— Кто «они»? — поинтересовался я.

— А вот солдаты.

— Леген зи зихь хин! Руен зи зихь аус! — обратился ко мне телефонист.

Я пожал плечами, смотрел на обер-лейтенанта и сделал вид, что не понимаю.

— Ложитесь на диван и отдыхайте до утра, — пояснил по-русски обер-лейтенант.

Я не стал ждать вторичного приглашения и расположился на твердом, деревянном диване.

Диван узок, гол, и спать на нем довольно неудобно. Но я настолько устал, что мне все было безразлично.

Немцы разговаривали. Обер-лейтенант объяснил, что ему нужно не менее тридцати литров бензина, иначе он не может вернуться обратно. Солдат соглашался выдать бензин, но требовал оправдательный документ, расписку.

Обер-лейтенант вынул из полевой сумки блокнот, что-то написал на листочке бумаги, вручил его солдату, и затем они вместе покинули комнату.

Немцы говорили тихо, вполголоса, или мне так казалось, потому что я засыпал. Сквозь какой-то туман я услышал фамилию Гюберта. Вздрогнул, прислушался. Солдаты, беседуя, упомянули знакомую мне фамилию. Пучеглазый солдат высказывал мнение, что Гюберта еще нет, он не вернулся с охоты.

Я лежал и мысленно рассуждал. Хотел представить себе встречу с Гюбертом и разговор с ним. Но мысли путались, терялись и вдруг оборвались совсем.

Я погрузился в какую-то приятную теплоту и забылся.

Спал беспокойно. Напряженная обстановка и внутренняя настороженность взвинтили нервы. Видел бесконечную вереницу снов, душных, тяжелых, массой навалившихся на меня. То мне казалось, что я окружен гитлеровцами. Им якобы хорошо известно, что я не тот, за кого себя выдаю. Мне скрутили бечевой руки и повели лесом, той дорогой, которой я шел позавчера с командиром полка.