Конец партии: Воспламенение (СИ)

Он заметно успокоился, даже черты его лица словно смягчились, а из взгляда почти ушел неживой, стальной блеск.

- Я вовсе не запрещаю вам продолжать писать, - заявил Робеспьер уступчиво, видимо, чтобы подсластить пилюлю. - Просто вы, с вашими способностями… почему бы вам не написать что-нибудь более лояльное?

- Лояльное кому? - резко спросила я и вновь не уследила за языком. - Вам?

Я ожидала, что сейчас он точно выйдет из себя, но этого неожиданно не произошло. Он удивился, совсем не наигранно:

- Мне? При чем тут один я? Я имел в виду правительство, Комитеты…

- Мне жаль, - сказала я и поднялась со стула, - но я никогда не писала ничего лояльного правительству.

Он посмотрел на меня снизу вверх с видимым сожалением.

- Возможно, вам стоит попробовать?

Мне стало мерзко, почти как при давешнем разговоре с Эбером, и я ушла из кабинета, ничего не ответив.

 

Шел проливной дождь, и я торопилась домой от Клода, ощущая, как мокрые волосы липнут к шее. Поднятый воротник не спасал - по спине все равно ползли холодные капли, и я передернулась, когда меня обдал порыв ветра с Сены, поспешно скрылась от него в переулки возле Лувра. И угораздило же меня забыть зонт… хотя еще утром ничто не предвещало ливня - на небе не было ни облачка, и я даже представить не могла, что уже к полудню небо затянет тучами, которые, помедлив немного, решат окатить город холодным душем.

Матерясь про себя, я выскочила на улицу Сент-Оноре и, заслышав шум, ощутила, как у меня внутри все заворачивается в спираль. Это был знакомый шум, шум телег с приговоренными, которых везли к месту казни - последнее время мне частенько приходилось слышать его, а привыкнуть не получалось. Я не знала, как вообще к такому можно привыкнуть.

Сегодня их было совсем немного - всего несколько человек, уместившихся в одну-единственную скрипящую телегу. Я опустила взгляд - не могла смотреть на их лица.

- Натали!

Окрик стегнул меня, как длинная и тонкая плеть. Я вскинула голову, не веря, что слышу знакомый голос.

- Натали! - истошный крик повторился, и у меня помутилось в глазах, когда я поняла, что кричат мне из телеги. А еще спустя секунду я поняла, кто кричит, и почувствовала, как тело становится ватным.

Это был Шарль. Полураздетый, в одной изорванной рубашке, промокший и дрожащий, он метнулся к краю телеги, едва не упав при этом на ее дно. Руки его - я вспомнила эти длинные, изящные ладони, которые могли бы принадлежать музыканту или художнику, а не помощнику портного, - были связаны за спиной. Волосы, густые светлые кудри, в которых, я помнила, игриво путалось солнце, делая их похожими на сверкающий ореол, криво срезала чья-то грубая рука, а на чудовищно бледном лице застыло такое отчаянное выражение, что я ощутила, что сама сейчас умру, когда увидела, как оно сменяется безумной, какой-то неестественной надеждой.

- Натали! - крикнул Шарль, сотрясаясь от рыданий. - Спаси меня!

Я бы сделала это, я бы все отдала, только чтобы снять его с телеги, закутать в плащ, отвести домой и сидеть рядом, никуда не отходя, дав ему выплакаться и заверив, что все будет хорошо. И все было бы хорошо, Шарль вновь бы начал улыбаться, и никто никогда не увидел бы больше слез на его юном, почти мальчишеском лице. Я так ясно представила себе эту картину, что осознание ее невозможности ударило меня, как ножом. От боли перед глазами все металось из стороны в сторону, я сделала шаг вперед - всего один шаг, я не знала, что собираюсь сделать, мной руководил какой-то не подчиняющийся разуму инстинкт, - и тут же мне дорогу перегородило ружье рослого национального гвардейца.

- Куда? А ну назад! - рявкнул он, отталкивая меня; я оступилась о бордюр и упала на мостовую, больно, наверное, при этом ударившись. Телега уже проехала мимо, и Шарль больше ничего не кричал - подняв отяжелевшую голову, я видела, как на очередном ухабе он все-таки упал. Помог ли ему кто-нибудь подняться, я не видела: все скрыла мутная пелена дождя.

Не знаю, сколько я просидела на холодных и мокрых камнях: сил не было не то что подняться, но даже рукой пошевелить. Встать на ноги я смогла лишь с помощью подошедшей торговки, которая кое-как отряхнула мою испачканную одежду и поинтересовалась, где я живу.

- Здесь недалеко, - проговорила я, отстраняя ее и отступая. - Спасибо, я пойду…

Кажется, она была не вполне уверена, что я в своем уме. Я бы с удовольствием сошла с ума, если бы у меня была такая возможность - это был единственный способ забыть то, что я только что видела. Но рассудок, к сожалению, оставался при мне, как и память. Ощущая невероятную усталость, будто я не спала ночь и все утро таскала на себе тяжелые камни, я кое-как доплелась до дома и, толкнув дверь, увидела перед собой пустоту.

Я не успела даже обмереть в ступоре: поняла, что беспросветная чернота всего лишь показалась мне с первого взгляда, на самом деле в доме темно, потому что закрыты все ставни, но это не мешает мирному чаепитию в столовой при свечах. В неверном свете я разглядела Нору, мадам Дюпле и, конечно же, Робеспьера.