Конец партии: Воспламенение (СИ)

Аккуратно сложив бумаги вдвое, он ушел к лестнице. Я слышала, как почти неслышно скрипят ступеньки под его невесомыми шагами, а затем на втором этаже тихо хлопает, закрываясь, дверь кабинета. Я знала, что свет там будет гореть до поздней ночи: сколько раз видела, вставая по ночам, желтоватую дрожащую полоску, выбивающуюся из-под двери. Это давало мне надежду, что Робеспьер не изменит своим словам и действительно быстро справится с чтением, а потом статья вернется ко мне, и совсем скоро ее будет читать весь Париж. Представив себе, каким будет лицо Эбера, когда мое сочинение попадет к нему в руки, я усмехнулась. Как жаль, что в этот момент я не буду стоять рядом с видеокамерой…

 

На следующее утро я, собираясь на занятие к Клоду, встала рано, и столкнулась с Робеспьером в дверях. Лицо его, когда он меня увидел, стало необыкновенно серьезным, чему я поразилась: раньше я видела его таким только на трибуне.

- Вы будете дома сегодня вечером? - неожиданно тихо спросил он. - Нам надо поговорить.

- О чем? - удивилась я. - Вы прочитали статью?

Робеспьер прикрыл на секунду глаза, будто это могло его от чего-то отгородить.

- Да, прочитал. О ней мы и будем разговаривать. Но не сейчас, Натали, я опаздываю.

Я недоумевала, что могло стать причиной такого настроения, но, прежде чем я рот успела открыть, Максимилиан шагнул за дверь и был таков. В смешанных чувствах я провела занятие, безуспешно попыталась вбить в голову нерадивому ученику очередную порцию задач, заработала еще несколько ассигнатов и, обзаведясь по дороге половиной бутылки вина, отправилась домой.

С каждым днем становилось все холоднее, и я понимала, как сильно скучаю по друзьям. Огюстен исправно присылал письма, как и наказал ему брат, каждую неделю, причем отдельная стопка листов предназначалась для Максимилиана, а отдельная - для меня. Каждое написанное слово дышало теплом, но они все равно не могли согреть так, как объятия того, кто писал их. Антуан писал много реже, но тоже помногу, в основном восхваляя собственные подвиги и стараясь обнадежить, что теперь-то, когда он навел порядок, ненавистные австрийцы точно будут отброшены. С присущей ему непосредственностью описывал он и тех, с кем ему приходилось служить. Например, один из пассажей гласил: “Есть тут один парень по фамилии Дезе, талантливый необыкновенно, но какой-то малахольный. Баб боится, как огня. Я при нем один раз на что-то такое намекнул, так на его щеках, наверное, яичницу жарить можно было. И что, спрашивается, они ему сделали? Может, у него какое-то потрясение с детства?”. Робеспьер только головой качал, читая такие письма, а я не сдерживала хихиканья и потом подолгу представляла себе, как рада буду, когда эти двое наконец-то вернутся, и все будет, как прежде. Без них жизнь казалась мне неимоверно тоскливой: не с кем было сходить развлечься, когда становилось совсем скучно, не с кем обсудить последние новости, не с кем обняться, когда ко мне ночью приходил страшный сон.

А кошмары мне последнее время снились часто. Последний я помнила с такой четкостью, словно он был реален: отрубленная голова Бриссо, которая смеялась надо мной и говорила почему-то голосом Робеспьера: “Давайте договоримся, вы не будете пытаться врать мне”. Слова ее отдавались эхом у меня в ушах, и я в страхе пыталась убежать, но, куда бы я ни поворачивалась - передо мной все время возникала эта жуткая говорящая голова, повторявшая, как заводной механизм, одну и ту же фразу. В конце концов мне удалось сбросить с себя сон, как сбрасывают тяжелое, давящее одеяло, я очнулась, часто дыша, будто и впрямь куда-то бежала, но до самого утра заснуть так и не смогла. Бонбона, его теплых рук и успокаивающего голоса мне не хватало - чем дальше, тем отчаяннее.

Погруженная в печальные мысли, я добралась до дома и остаток дня провела, помогая Норе готовить суп. С продуктами в последнее время было все тяжелее и тяжелее, поэтому тот получался больше похожим на похлебку, но это было лучше, чем ничего, особенно когда Нора открывала маленький ящик, где хранились какие-то ароматные травы, и бросала одну веточку в кипящую кастрюлю - тогда кухня наполнялась поистине божественным запахом, и нам приходилось закрывать окно, чтобы он не шел на улицу.

- Попробуй, - Нора подула на ложку и протянула ее к моему раскрытому рту, и тут я услышала хлопок входной двери.

- Это наверняка Максим! - Нора чуть не расплескала горячий суп мне на ногу, но я успела перехватить ложку, и подруга тут же выскочила за дверь. Я вспомнила о том, что Робеспьер хотел о чем-то поговорить, потом подумала, что это подождет, и шумно осушила ложку, как вдруг от порога послышалось:

- Вы не забыли, о чем я говорил, Натали?