Конец пути

Стэнхоуп: Спящим? Я не могу спать. (Берет виски и воду. В дверном проеме показывается худой молодой человек с бледным лицом (над верхней губой — усики), лет двадцати с лишним, и спускается по ступенькам.)

Стэнхоуп: (смотрит внимательно на вошедшего) Ну что, Гибберт?

Гибберт: Все довольно спокойно. Немного постреляли слева от нас, а справа пролетело несколько ручных гранат.

Стэнхоуп: Ясно. Твой ужин у Мейсона.

Гибберт: (потирая лоб) Боюсь, что я не смогу сегодня ужинать, Стэнхоуп. Это все дурацкая невралгия. Так и стреляет в глазу. С каждым днем боль все сильнее.

Стэнхоуп: Горячий суп и хорошая твердая отбивная — и все как рукой снимет.

Гибберт: Боюсь, что боль лишила меня всякого аппетита. Я прошу прощения, что так часто говорю об этом, Стэнхоуп, просто ты, наверное, удивляешься, что я почти не ем.

Стэнхоуп: А ты постарайся не думать о боли.

Гибберт: (со смешком) Хотел бы я не думать…

Стэнхоуп: А ты постарайся.

Гибберт: Я лучше пойду и попробую уснуть.

Стэнхоуп: Ладно, валяй. Твоя койка вон в том блиндаже. Вот твой ранец (подает Гибберту ранец, который принес Троттер.) Ты выходишь в караул в два. Я тебя сменю в четыре. Я скажу Мейсону, чтобы разбудил тебя.

Гибберт: (слабым голосом) Да, спасибо, Стэнхоуп. Пока!

Стэнхоуп: Пока. (Смотрит, как Гибберт идет к проходу).

Гибберт: (возвращается) Можно взять свечу?

Стэнхоуп: (берет одну со стола) Бери.

Гибберт: Спасибо. (Снова выходит. Молчание. Стэнхоуп обращается к Осборну).

Стэнхоуп: Еще одна гнида пытается вырваться домой.

Осборн: (набивая трубку)А вдруг он и вправду болен? Выглядит неважно.

Стэнхоуп: Обыкновенный грязный трус, вот и все. Если бы захотел, поел бы. Нарочно голодает. Хитрая свинья! Прекрасная идея — невралгия. И ничего не докажешь.

Осборн: А мне жаль его. По-моему, он старался изо всех сил.

Стэнхоуп: И сколько он здесь пробыл? Три месяца, кажется? И вот теперь он решил, что с него хватит. Решил отправиться домой и остаток войны провести в комфорте, в клиниках для нервных. Так вот, он ошибается. Я позволил Уоррену вот так сбежать, но больше ни у кого не получится.

Осборн: Интересно, как можно помешать человеку заболеть?

Стэнхоуп: Я опережу его — переговорю с врачом первым. Он думает, что вырвется отсюда до наступления. А вот мы посмотрим. Никому из моих людей до наступления заболеть не удастся. У всех будут равные шансы.

Осборн: А Рали — приятный молодой человек.

Стэнхоуп: (смотрит внимательно на Осборна, прежде чем ответить) Да.

Осборн: Симпатичный. Вы были вместе в школе?

Стэнхоуп: Он уже все рассказал?

Осборн: Да просто упомянул вскользь. Это же естественно, раз он знает, что ты — командир. (Стэнхоуп устраивается поудобней у стола, спиной к стене. Осборн, сидя на койке справа, раскуривает трубку, пуская облачка дыма). Он ужасно рад, что попал в твою роту. (Стэнхоуп не отвечает. Берет карандаш и что-то пишет на обложке журнала). Он о тебе очень высокого мнения.

Стэнхоуп: (бросает взгляд на Осборна и улыбается). Я знаю. Я — его герой.

Осборн: И это естественно.

Стэнхоуп: Ты так думаешь?

Осборн: У маленьких мальчиков всегда есть герои в школе.

Стэнхоуп: Вот именно. У маленьких мальчиков, в школе.

Осборн: Часто бывает, что такое отношение продолжается, если…

Стэнхоуп: … если герой остается героем.

Осборн: Часто это на всю жизнь.

Стэнхоуп: Интересно, сколько наших батальонов находится во Франции?

Осборн: А что?

Стэнхоуп: Ну, скажем пятьдесят дивизий. Это сто пятьдесят бригад, то есть четыреста пятьдесят батальонов, а это тысяча восемьсот рот. (Отрывается от своих подсчетов и смотрит на Осборна) Дядя, во Франции тысяча восемьсот рот! Рали могли направить в любую из них. Так нет же. О Господи! Он оказывается в моей.

Осборн: Ты должен радоваться. Он приятный парень. Мне он нравится.