Конец «Русской Бастилии»

Вот она, Дворцовая. Двенадцать лет назад на ее камни пролилась кровь. Тогда, именно тогда молодой городищенский рабочий вступил на путь революции. И сейчас, пройдя через годы и каторгу, шлиссельбуржец, красногвардейский командир увидел ее…

Дворцовая площадь в бою. В багровых вспышках гранитная колонна. Вершину ее, с благословляющим ангелом, не видать, — она во тьме, в дыму. Зимний дворец нарастает черной громадой, и окна отблескивают черным. По всему фасаду вспыхивают огоньки винтовочных выстрелов.

Небо над Невой вдруг высветлил прожекторный луч. И тогда стали видны скульптуры на крыше дворца; похоже, бронзовые боги столпились на краю обрыва…

Пули звонко откалывали штукатурку от стен домов, с посвистом плющились о серую брусчатку мостовой.

Наступление на Зимний развертывалось уже полным ходом. Со всех сторон — от Адмиралтейства, от арки Главного штаба, с Миллионной улицы — людская масса плотными валами билась о стены дворца. Красная гвардия шла на штурм.

Крепкая рука вдруг сжала плечо Иустина, и знакомый голос сказал:

— Здоро́во, Шлиссельбург!

Жук тотчас признал председателя Выборгского совета, того, кто принимал у него взрывчатку. Он был в своей потертой кожанке. Глаза возбужденно светились.

— Здоро́во, Выборгская сторона! — откликнулся Жук.

Они вместе со всеми бежали, кричали «ура!» и «даешь Зимний!»

────

Был ранний час. Иустин шел анфиладой парадных комнат. Живопись. Золото. Мрамор. Важно жили цари!

Грудь Иустина распирало никогда не испытанное счастье. Значит, не напрасно было все пережитое: и каторга, и гибель многих. Не напрасно. Все — ради этого дня. Дожил! Дожил! Жуку хотелось громко прокричать это слово.

Наверно, так надо, чтобы узник государевой темницы победителем пришел сюда, в царский дворец.

В великолепном зале, в тяжелой раме висит портрет невзрачного человека с соломенной бородкой, в военном мундире, в широких брюках с напуском на отлично вычищенные сапоги.

Где он сейчас, этот человек, недавно вершивший судьбу страны и народа?..

Среди красногвардейцев Иустин узнавал своих, шлиссельбургских, по синим гранатным сумкам. Таких больше ни у кого не было.

Вместе с товарищами Жук вышел на берег Невы. Золотой шпиль Петропавловки светился в лучах негреющего солнца. По реке плыли тонкие, прозрачные льдинки.

«Ладожский ледок, — определил Иустин, — Нева еще не скоро остановится».

Наступало утро 26 октября. Утро молодой России.

Сутки напролет в Петрограде стучали телеграфные аппараты. Судовые радиостанции передавали в эфир.

Гражданам России. Всему миру.

Всем. Всем. Всем.

Революция победила!

Иустин Жук не застал Чекалова в Константиновском училище. Не застал и Вишнякова на телеграфе.

Некогда было отдыхать после боя, после бессонной ночи. Иустин спешил туда, куда стягивались красногвардейские отряды.

Южные окраины города, Царское Село, Павловск заволакивало дымом.

Войска Керенского рвались к своему последнему рубежу.

15. «Красный поп»

Маленький городок на Неве выглядел обезлюдевшим. Еще меньше народа осталось в заводском поселке.

Значительная часть взрослого мужского населения ушла с красногвардейским отрядом.

Завод охраняли женщины. В эту пору Мария Дмитриевна и Зося научились владеть карабином.

Обучал их живший на пасеке однорукий старик, который воевал еще в японскую войну.

Взялся он за это дело неохотно, потому что «какой из бабы толк». Но потом вошел во вкус, требовал от своих учениц военной дисциплины и ругал их с утра до вечера.

Женщинам было обидно. Все-таки терпели. Больше учиться не у кого. Первые ружейные уроки были тяжелы. Зося никак не могла отучить себя от скверной привычки жмурить глаза при выстреле. У Марии Дмитриевны болело правое плечо, — хоть карабин и невелик, а отдача у него сильная.

Занятия кончились после того, как Зося попробовала бросить гранату, да так неловко, что она взорвалась в нескольких шагах. Старик влип в землю и голову закрыл руками.

Зося бегала вокруг и звала его:

— Ты живой, дедушка?

Старик встал на нетвердые ноги.

— Господи, пронесло… Из-под самого Ляояна вышел невредим. А тут чертовы бабы чуть жизни не решили.

И пошел прочь, охая и крестясь.

Но «чертовы бабы» подружились с оружием. Почти все молодые женщины поселка исправно несли караулы. Караулы были строгие и нередко бессменные. Иная в дневное время возьмет с собой малыша, прислонит винтовку к стене, покормит его и опять вышагивает, зорко поглядывая вокруг.

С поста не уходили. Опасались поджогов.

Зосин пост был у котельной. Она сама его выбрала. Пожарная лесенка со сквозными ступенями вела на крышу. Оттуда виден весь петроградский тракт, до самого Щеглова.

Зося смотрела на глубокие колеи, опушенные легким непрочным снежком. Дорога оставалась пустынной. Изредка протарахтит телега. Покажется прохожий с котомкой за плечами и уйдет, опираясь на батог. Рядом с шоссейкой тянулись поблескивая рельсы Ириновки…

«Как там, в Питере, наши? Все ли живы?» — эти мысли не давали Зосе покоя.