Конец «Русской Бастилии»

— Почему держат нас здесь? Скоро ли в бой?

Не одного Иустина тревожили эти вопросы.

Иван Вишняков с трудом разыскал командира в массе людей, заполнивших площадь.

— Иустин Петрович, — прокричал он ему, запыхавшись. — Чекалов ждет вас в Смольном, на третьем этаже!

Смольный светился всеми окнами. Иустин пробежал мимо броневика, стоявшего у широких каменных ступеней, мимо пушки-трехдюймовки за бруствером, сложенным из мешков, набитых песком. Часовые у входа и на лестничных площадках раза три спросили у него документы.

В длинных коридорах, под сводами, тускло горят электрические лампы. Люди здесь ходят торопливым, быстрым шагом. Иные бегут, придерживая кобуры пистолетов. У многих от бессонницы воспалены глаза. Протопал в конец коридора солдат, на ходу распутывая телеграфную ленту.

На третьем этаже, у дверей Военно-революционного комитета — часовые с штыками, примкнутыми к винтовкам. Слышно, как трещат пишущие машинки, не переставая звякают телефоны.

Из дверей вывернулся Чекалов, схватил Жука за руку, втащил его в комнату. За столом с разостланной во всю ширь картой города стоял бородатый человек в расстегнутой гимнастерке.

— Шлиссельбургский отряд! — подозвал он Чекалова. — Смотрите, вот ваш маршрут, — и ткнул ногтем в карту. — Возьмите письменное предписание… Кто командует отрядом? Товарищ Жук?.. С небольшой группой остается в распоряжении ВРК. Остальным двигаться немедленно… За винтовками — в арсенал!

Последняя фраза относилась уже не к Чекалову. Бородач разговаривал с другим красногвардейским командиром.

Иустин и Николай, схватив с машинки предписание, выбежали в коридор. По лестнице мчались, прыгая через ступени. Перила обжигали кожу ладоней.

У самого выхода пришлось остановиться, чтобы пропустить нескольких человек в штатском. Впереди быстро шел низенький, в кепке, в пальто с поднятым воротником.

— Ленин! — шепнул Николай товарищу.

Тот недоверчиво посмотрел на него.

— Ильич! — подтвердил Николай. — Не успел еще грим снять.

Он дернул за рукав оглядывающегося Жука. Оба проскочили в дверь.

— Становись! Шлиссельбуржцы, становись! — еще издали, подбегая к своему биваку, прокричал Иустин.

Отряд разбирал винтовки, гасил костры.

Сотня Ивана Вишнякова ушла брать телеграф. Чекалов повел основную часть отряда штурмовать юнкерское училище на Забалканском проспекте…

Иустин стоял опустив голову, припоминая что-то очень нужное. Вспомнил. Догнал отряд, когда последние шеренги уже втягивались в улицу с погашенными фонарями.

— Николай! — окликнул он друга. — Вот дело какое… Перед тем как отправляться нашим пароходам, в Шереметевку прибегала Елена Ивановна и велела передать тебе, чтобы под пули зря не совался.

Чекалов посмотрел на Жука, силясь в темноте разглядеть его лицо.

— Что это ты сказал мне? — спросил сердито. — Такое сказать перед боем!

— Ну, мать велела, ослушаться не могу, — как бы оправдываясь, произнес Жук. — А давай-ка я тебя поцелую, брат!

Они обнялись и расцеловались.

Чекалов побежал догонять отряд. Иустин отправился назад, к Смольному.

На пустыре становилось все меньше народа. Основные силы Красной гвардии уже вступили в бой в огромном затаившемся городе, в столице России. В бой, которым решалось все…

Время летело. Час за часом. Миновала ночь. И вот уже утро. Время несло победу. Все главные учреждения в руках восставших. Правительство Керенского объявлено низложенным. Оно в Зимнем дворце. А дворец окружен.

И снова вечер.

Чего же он ждет, Иустин Жук? О нем просто забыли. Он напомнит, сейчас пойдет в Смольный и напомнит. Нельзя в такой час оставлять в бездействии эти руки, эту голову, это сердце!

Тяжелый грузовик чуть не наехал на Иустина. Затормозил, обдавая его крепким керосиновым запахом.

Командир шлиссельбуржцев ругнулся, отступил.

— Ты, что ли, и есть товарищ Жук? — спросила его чумазая физиономия, высовываясь из кабины.

— Ну, я. Чего тебе?

— Приказ ВРК — сажай своих ребят в кузов. Поехали.

Когда грузовик уже мчался по молчаливым улицам, Иустин спросил:

— Куда едем?

— К Зимнему, — ответил шофер.

На Суворовском проспекте их остановил красногвардейский патруль. Двое солдат грелись у костра. Тут же на мостовой, под летящими снежными хлопьями, стояло пианино и кресло с распоротой шелковой обивкой.

В кресле, зажав винтовку между коленями, сидел третий красногвардеец, видимо, командир патруля. Он стукал пальцем по клавишам и, наклонив голову, прислушивался. Он приказал товарищам, кивнув в сторону подошедшей машины:

— Проверьте, откуда, куда?

Предписание ВРК открывало машине путь.

— Наши! Езжай!

Командир патруля продолжал выстукивать на клавишах…

Чем дальше по Невскому — тем слышней перестрелка.

Пулеметные очереди — словно гвозди вколачивали в ночь.

У моста через Мойку грузовик задержали. Дальше ехать нельзя.

Шлиссельбуржцы побежали по набережной. За углом огромного здания открылась взгляду Дворцовая площадь. Иустин остановился, будто его сильно толкнули. Так бывает, когда человек вдруг увидит море или поднимется на высокую гору. Чувство простора и страшит и радует.