Конец «Русской Бастилии»

Внезапно разразился снежный буран. Свирепствовал он со страшной силой. В лесу словно пушки стреляли — ломало сухостой. Землю перемешало с небом. Днем люди ходили с фонарями, и случалось, в десяти шагах от дома не могли найти к нему дороги.

С высоты снег швыряло густыми охапками. Но и на полях он не лежал. Двигался на необозримых пространствах, засыпая избы по самые оконницы.

Вот уже третий день мимо полустанка не гремят поезда. Плотная белая толща похоронила под собой Ириновку…

Чекаловы глазам своим не поверили, когда в их хату вдруг ввалился Иустин Жук. Отряхиваясь и сдирая лед с бровей, он весело крикнул:

— Нечего отсиживаться! Выходи на улицу!

— Где охрана? — спросил Николай. — Ты один?

— Охрана там, где ей положено быть. В поезде стережет мешок с деньгами.

— Да поезд-то где?

— На Черной речке.

— Можешь толком объяснить, что произошло?

Жук скинул рукавицы и, приплясывая, чтобы поскорей отогреться, принялся рассказывать, как состав вышел из Питера, как чуть не на каждой версте пассажирам приходилось расчищать полотно. Таким манером добрались до Черной речки. И тут паровоз окончательно застопорил, — железной грудью снежную толщу не пробить.

— Как же ты пришел в поселок? — недоумевал Чекалов.

Иустин переминался наподобие крупного медведя. От него веяло холодом, бодростью, силой.

— Вот заладил — как? Очень просто — по снегу. Ну и снежище, черт его побери! Поверишь, местами по горло в сугробы проваливался. Под самым поселком в лесу заплутал. Кричал я до того, что в горле засаднило. Смотрю — в белом-то вихре черная свеча к небу тянется. Так на нее и вышел, на заводскую трубу… Ну, всё. Выходи на улицу!

В поселке толпились люди. Оказывается, Жук по пути к Чекаловым успел забежать во многие дома, всюду возвещая: «Выходи!» Рабочие вместе с женами и ребятишками-подростками стягивались к полустанку. Несли они лопаты, метлы. Работу начали, не теряя времени.

Пробивали путь на Черную речку. Непогодь улеглась. Снег, падая с лопат, блестел на солнце.

В разгар работы Жук окликнул друга:

— А ведь к тебе гость едет… В вагоне к нам присоседился, старик-сибиряк. Все про Чекаленка расспрашивал. «Поди, — говорит, — вырос, изменился». Ребята ему наговорили, будто ты бороду до пояса отпустил, уж прости, пожалуйста.

— Кто такой? — озадаченно спросил председатель Совета.

Пока двигались лесом, работать было не так тяжело. Но вышли на открытую ветрам поляну, и тут началось. Никак не докопаться до рельсовой дорожки, — словно и не было ее. Почти в рост выкопали траншею в снегу, — тогда блеснула сталь. Так и пробивались. Стена справа, стена слева. Снег приходилось поверх головы выбрасывать. Совсем обессилели. Вторая партия пришла на смену из Шлиссельбурга. Принесли ведра с кипятком. Правда, чаевничать среди снегов не очень-то ловко. Все же согрелись.

Начало смеркаться. Кое-кто поговаривает, — надо отдохнуть до утра.

Иустин повертел головой над краем траншеи.

— Не бросай лопаты! — кричит. — Скоро, теперь уж совсем скоро конец трудам нашим.

Еще немного поработали, услышали голоса. С той стороны навстречу пробиваются.

Работа веселей пошла. Голоса — отчетливей:

— Эй, кто там? — спрашивают с одного края.

— Шлиссельбург идет на выручку! — отвечают с другого.

— Давай поспешай!

— А ну, еще лопатку! А ну, еще!

Вот обрушилась белая стенка. Люди лезут через снежный порог.

Чекалов видит седого, крепкого старика с метлой в руках и сразу узнает эту рябоватинку на скулах и желтые протабаченные усы.

— Дядя Игнат! Дядя Игнат!

Метла летит в сторону.

— Колюшка, родной мой!

16. Сибирский сказ

На остров по льду шли вчетвером: дядя Игнат, Иустин с Николаем и Вишняков.

Игнат Савельич несколько дней отдыхал в поселке. Проведал знакомых, побывал в мастерских, заглянул в баньку, где когда-то жительствовал, подержал в руках пыльные, потемневшие железины и снова положил их в угол.

Давнишние приятели приставали к дяде Игнату с расспросами:

— Где был все эти годы? Что повидал? На время приехал или навсегда?

Старый слесарь говорил, что дела у него теперь на другом краю света; малость поосмотрится и уедет. Больше ничего не объяснял. Такая таинственность многих обидела.

— Мы к тебе с открытой душой, а ты скрытничаешь. Все у тебя намеки да полуслова.

Игнат Савельич топорщит свои сивые усы — не то смеется, не то сердится.

— Ничего не утаю, дайте время…

Потом заспешил:

— Пора в дорогу собираться. Надо крепость поглядеть.

И вот шагают на остров по льду четверо.

— Помнишь, Иван? — спрашивает дядя Игнат.

— Помню, — отвечает Вишняков.

Видится обоим далекий день, шторм на Ладоге и лодка в протоке — захлестывает ее волнами; и крепость на острове кажется совсем близко, а все до нее не доплыть…

Сейчас от каменных стен доносит все еще не выветрившуюся гарь. Неживые они и вовсе не грозные. Полосатые ворота Государевой башни раскрыты на обе створки.

Слесарь со своими спутниками осматривает крепость дотошно. Обходит ее всю, от башни до башни. Больше всего интересуется уцелевшими помещениями. Если застеклить рамы, навесить двери, вывезти мусор, — будет тюрьма тюрьмой.