Конец «Русской Бастилии»

Летали на «фармане», не слишком надежно слаженном из планок и полотна. Садились в седло, вроде велосипедного. Ноги свисали в воздух.

Авиационной премудростью профессор овладел довольно скоро. И наступил день… Рассказывая, Николай Александрович снова потер лоб. Затуманились глаза.

Никогда не забудет он этот день.

Накануне над Петроградом пронесся ураган. На поле с флагштоков еще не были сняты штормовые сигналы.

Полеты шли, как обычно. Морозов, отлетав свой урок, спешил в институт. Уже за воротами аэроклуба он услышал взрыв петарды. День заканчивался, и самолетам, находящимся в воздухе, приказано приземлиться.

Профессор остановился. В небе был один самолет. Николай Александрович сразу узнал «фарман» Мациевича. Но что он делает? Что делает?

Аэроплан качнулся на одно крыло, потом — на другое. Вдруг надломился посредине и ринулся вниз. Обгоняя обломки, с раскинутыми руками падал человек.

Морозов бросился обратно на летное поле, к месту катастрофы. Он бежал. Ему казалось, что сердце вот-вот остановится, но он бежал. И все-таки не успел. Санитарная карета уже увезла его юного учителя. Только в земле была выбоина, по росту разбившегося…

Николай Александрович взял с поля кусок дерева, порыжелого от крови летчика Мациевича. Обломок принес в институт и до сих пор хранит его, вместе с надписью, сделанной тогда же: «Sic itur ad Astra».

— Это старинное латинское изречение, — сказал профессор, — можно перевести словами: «Так идут к звездам!». Поразмыслите, дорогие мои товарищи, о гордой судьбе первых!

Иван Вишняков, Иустин Жук, все, кто в этот час приплыли на остров, слушали ученого с величайшим вниманием. Когда Морозов замолчал, они просили его говорить еще, потому что никогда раньше не слышали таких слов о прекрасном, о героическом. Шлиссельбуржцы понимали: быть первым, хоть в полете, хоть в революции, нелегко. Но кто-то должен быть первым.

Ученый долго еще беседовал с рабочими. Он стоял на берегу острова, выпрямясь во весь рост.

— Такова доля пионеров, — говорил Морозов, — они оставляют торные дороги, ищут неведомые страны, новые горизонты… Друзья! В небе уже летают первые вестники человечества, освобождающегося от земных оков… Да-с. Я прожил много лет. Я начал заниматься науками вот здесь, в крепости, и продолжаю эти занятия всю свою жизнь. Наука утверждает, что человек рано или поздно вырвется из сферы земного тяготения и полетит к звездам. Те из вас, кто помоложе, будут свидетелями полетов человека на Луну и в чужедальние миры. Это я предрекаю вам. Двадцатый век будет веком окрыленного человечества. Итак, да здравствуют первые!

Рабочие-бойцы благодарили Морозова за его слова, за мечту о будущем, за тот мир, который он подарил им сейчас.

Время прошло быстро. Начало смеркаться. Морозов показывал шлиссельбуржцам проглянувшие звезды:

— Смотрите, вот, над головой, ясная, белая Вега. А на склоне — желтый, огненный Арктур…

Иустин опасался, что свежесть, которой дышало озеро, может повредить старому человеку, да и день был для него очень уж трудным. Поэтому предложил:

— Поедемте ко мне, в поселок. Вам отдохнуть нужно.

— Что вы, голубчик. Мы полетим.

— Ночью? — изумился Жук.

— Разумеется, — подтвердил Николай Александрович и окликнул летчика: — Полетим?

Авиатор из кабины помахал кожаной перчаткой.

— Полетим. Ночь как день, светлая.

Рабочие на челноках проводили Морозова до крылатой лодки. Они едва успели вернуться на остров, застучал мотор. Гидроплан, пеня и раскидывая воду, бежал по озеру. Вот он уже в воздухе.

Вишняков дернул за рукав Жука.

— Какую Морозов поговорку-то сказал? Запомнить надо.

— Астра… итур… — спутался Иустин, — а ты ее по-русски запомни: «Так идут к звездам».

Должно быть, на борту лодки зажгли фонарь.

Крохотный огонек прочертил небосклон.

26. «Осьмушка»

Бойцы рабочего батальона долго помнили о прилете Морозова и беседе в крепости. Суть беседы они пересказывали своими словами товарищам, которые в этот день не были на острове.

По рассказам выходило, что ученые не только задумали, но уже строят большущий корабль с крыльями.

Шлиссельбуржцы рассуждали так:

— Ясное дело — сказка. Но занятная сказка.

Воздушные полеты, Луна, звезды на несколько дней заняли внимание жителей невского верховья.

Между тем будничные дела настойчиво звали с небес на грешную землю.

В городе ввели новую, еще более жесткую хлебную норму: на день приходилась восьмая часть фунта, «осьмушка».

Требовались немалые усилия, чтобы сохранить и эту норму, — наскрести остатки муки на складах, проверять раздачу каждого ломтя в лавках.

«Осьмушка» была так мала, что легко умещалась на ладони, ее не хватало на два глотка.

На щегловских полях поспела рожь. Это самое ощутительное подспорье для «осьмушки». Убирали урожай бойцы шлиссельбургского батальона в одно время с учениями. Происходило это так.

С первыми лучами солнца батальон выходил на маневры. Горнист, заводской мальчонка, очень гордившийся своими обязанностями, трубил замысловатый сигнал. Бойцы выскакивали из казармы, на ходу одергивали гимнастерки, затягивали ремни. Строились в длинную шеренгу.