Конец «Русской Бастилии»

На Аничковом мосту она смотрела на чугунных клодтовских коней, поднявших ввысь копыта. Вдруг впереди что-то затрещало, совсем как по вечерам — колотушка сторожа в поселке, только громче и чаще. Молодой рабочий, шедший впереди, закричал и повалился набок, обирая вокруг руками. Люди шарахнулись в стороны, ближе к домам.

Зося не успела отбежать. Над ее головой взметнулись копыта и брюхо коня, совсем как там, на мосту.

Но испугалась она, когда увидела лицо Иустина, бешеное, с налитыми кровью глазами. Зося всхлипнула и припала к холодным камням мостовой…

Потом стало очень тихо. Так тихо, что слышно было, как деловито звенит комарик: «3-зы, з-зы!» И женщина с незнакомым смуглым лицом заставляла ее пить что-то очень горькое, а мужчина в очках говорил женщине: «Посмотри, цела ли кость». И опять: «3-зы, з-зы!»

Зосе нужно было спросить многое. Кто они, эти люди? Где Жук и Чекалов? И самое главное: зачем это надо, чтобы ее, такую маленькую и несильную, убивала копытами лошадь с Аничкова моста? Но Зося поленилась и ни о чем не спросила.

Позже, когда она опять проснулась, в комнате было много людей и все громко разговаривали. По голосам она узнала Жука и Чекалова. По-видимому, Николай обращался к той, смуглой и полуседой:

— Этот день не будет забыт, Марина Львовна. Не в первый раз по рабочей спине гуляет нагайка…

Иустин же, точно сдерживая боль, проговорил:

— Расстреляли демонстрацию, как в пятом году. Только тогда царь по нас палил, а теперь — буржуазия… Ну, на этот раз расплата будет скорая. Уж поверьте моему слову.

Они говорили так громко, что Зося попросила:

— Не кричите, пожалуйста.

Спорящие обрадовались ее пискливому голоску. Все подошли. Пожилая женщина подержала теплую ладонь на ее лбу. Иустин нагнулся к девушке и не раздумывая чмокнул ее в щеку.

Ну что ж, немножко поболеть не такая уж большая беда.

Николай — какие у него добрые глаза — наклонился совсем близко и принялся рассказывать; он знал, на какие вопросы нужно ответить прежде всего.

Оказывается, это Жук выхватил Зосю из-под копыт, он же на руках принес ее к своим знакомым… Фамилия трудная, не сразу выговоришь: Лих-тен-штадт…

В отряде все живы, вернулись в Шлиссельбург. И знамя — работа заводских девчат — цело. Только в двух местах порвано и древко переломлено…

Зося хотела тотчас же отправиться в Шлиссельбург. Но Марина Львовна воспротивилась:

— Раз ты у меня на излечении, — значит, отпущу, когда выздоровеешь. Не раньше.

Чекалов больше не приезжал к Зосе. Зато Жук бывал часто. Он подолгу разговаривал с Владимиром Осиповичем, — Зося уже знала, как зовут мужчину в очках.

При каждой встрече Жук спрашивал его, не слышно ли чего о Ленине. Владимир Осипович отрицательно качал головой.

В их разговорах часто упоминались имена Керенского, Половцева, нового главковерха Корнилова.

Девушка вслушивалась в фамилии. Иустин произносил их с ненавистью, гневом, презрением. Она не знала этих людей, но раз Жук так говорит, стало быть, они и виноваты во всех бедах.

В последние дни в разговорах Жука и Лихтенштадта стало появляться имя, которое Зося однажды уже слышала. Они говорили: «Морозов» или просто: «Николай Александрович», и девушка понимала, что речь идет о человеке очень хорошем, заслуживающем всякого уважения.

Зося старалась в мыслях нарисовать портрет этого человека. Почему-то он походил на Иустина Жука: такой же могучий, высокий, с огненными глазами. Конечно, она и вообразить не могла, что скоро увидит и услышит Морозова. Произошло это в самый последний день Зосиного пребывания в Петрограде. Поздно вечером они должны были с Иустином уехать в Шлиссельбург. Жук с утра обегал весь город, вернулся усталый, сердитый. Маленькой своей подружке сказал:

— Поскорее бы домой, Зосенька, в наш поселок. Там все ясней и проще.

Владимиру Осиповичу он показал рукописную афишу: сегодня в Соляном городке лекция шлиссельбуржца Морозова.

— Надо повидать старика. Пойду. А ты? — спросил Жук Лихтенштадта.

Между ними тотчас возник спор о Морозове: кто он по преимуществу, революционер или ученый.

— Я не сомневаюсь в одном, — сказал Владимир Осипович, — это большой ученый; мысль у него смелая, он никого не повторяет, прокладывает свои дороги… Со времен Ломоносова в русской жизни появились ученые поразительной разносторонности, знатоки множества отраслей, разрабатываемых ими в стройном единстве. Морозов именно такой ученый. Он и в науке в своих поисках настоящий революционер… А знаешь ли, что этот старик натворил в феврале?

Иустин заинтересовался. Лихтенштадт рассказал, как в лабораторию, где работал Морозов, ворвался молоденький военный. Николай Александрович, не выпуская из рук пробирки, искоса посмотрел на шумного посетителя.

— Здесь разместится революционный штаб, — выпалил военный.

Морозов поднялся, подошел к окну.

— Лаборатория вся в вашем распоряжении.

На улице стоял грузовик. Блестели штыки.

Командир, видимо, заранее приготовился к отпору и потому разговаривал с грубоватой решительностью. Услышав ответ ученого, он смутился. Краснея, спросил:

— Позвольте узнать, с кем имею честь?