Конец века в Бухаресте

— Если на похоронах барон с господином Янку не будут стоять рядышком, не зовите меня больше Пэуной.

Все ошеломленно смолкли. Эта здравая мысль никак не могла поместиться в их скудных умишках.

Как и Лефтерикэ, Урматеку прислал Дородану венок из бисера, а в день похорон в назначенный час рядом с бароном прошел через кладбищенские ворота. Пораженные слуги и мелкие служащие почтительно расступились перед ними. Но и этого Урматеку было мало. Из всех тем, на какие он мог бы поговорить с бароном, он избрал новости, касающиеся Буби, чувствуя, что об этом можно говорить и на кладбище, не вызывая ни недовольства, ни подозрений. И он не ошибся. Старый хозяин слушал и смотрел на него так, что со стороны они казались двумя важными господами, занятыми делами и по-дружески обменивающимися мыслями, недоступными другим. Это и нужно было Урматеку! Пройдя мимо могильной ямы, они вошли в церковь, где уже началось отпевание. Янку смешался с толпой позади барона, чтобы не глядеть на покойника, и вдобавок он как бы подчеркивал свое почтительное отношение к хозяину. Того, что они рядом шли по кладбищу, ему было вполне достаточно.

На похоронах были почти все, с кем так или иначе связала его жизнь. На другой стороне, почти возле могилы, стоял Буби, которого вызвала депешей Катушка. Увидев отца, он почтительно поклонился. Еще дальше, под липой, стояла и сама Катушка, а рядом, прячась за дерево, Гунэ Ликуряну, который время от времени, когда никто не смотрел в их сторону, будто случайно касался ее талии. Еще дальше, чтобы не встречаться глазами и не здороваться, стояли кукоана Мица и Амелика. Перед собою, словно детей, они поставили Мили и Мали. Иванчиу стоял один, совсем в стороне, а Швайкерт смотрел в вырытую яму. Около могилы Дородана билась, причитая, его племянница. Заливаясь плачем, она кричала:

— Собаки тебя убили, дядюшка, собаки!

Старый барон при этом чувствовал что-то вроде смущения, но вызвано оно было скорее желанием покоя и благопристойности, нежели сочувствием или болью. Поэтому, поглядывая на причитающую в голос женщину и пожимая плечами, он отыскивал глазами Урматеку, словно беря его в свидетели, насколько причитания эти бессмысленны, а возможно, и неуместны. Янку, напустив на себя печальный вид, смотрел куда-то вдаль, поверх могил. Однако тайком он косился на всех остальных, пытаясь угадать, что они думают. Чаще всего он посматривал на Иванчиу, но тусклый взгляд его мутно-серых глаз ничего определенного не выражал. Ощутил он на себе и злобный взгляд Катушки и понял, что, хоть он и заткнул рты всей домашней шушере, мелкоте, самая злая клевета, не нуждающаяся ни в доказательствах, ни в основаниях, еще жива.

Когда они уходили с кладбища, Иванчиу поймал его на дорожке между двух могил.

— Послушай, Янку, подходит срок выплаты заклада. Делай как знаешь, но денежки мне верни. Я из компании хочу выйти!

Янку остановился и почти что рявкнул:

— Завтра тебе отдать?

Иванчиу растерялся. Неповоротливый ум его заподозрил какой-то подвох. И едва слышно он пробормотал:

— Завтра не надо, только в срок…

Урматеку, не говоря ни слова, повернулся к нему спиной, что не помешало Иванчиу через два дня вновь, как обычно, явиться к нему на обед.

Перед воротами кладбища стояла коляска домницы Наталии, которая хотя и не приехала сама, но прислала цветы. Только Янку помог барону сесть в нее и сам уже поставил ногу на подножку, как что-то бросилось на него и чуть не сшибло с ног. Это был Боеру. Голодный, грязный, он был в восторге, что наконец нашел хозяина, растрогав и барона и Янку своей тяжеловесной радостью. Янку, однако, похолодел, а барон, спрятав поскорее за пазуху дрожавшего Фантоке и поглаживая его, неопределенно улыбался и сказал своему спутнику:

— Видно, Янку, и про то, и про это наплел ты мне всяких небылиц! — и указал ему место рядом с собой.

Урматеку подумал, не будь предполагаемым мертвецом собака, при всей доброте старика барона так легко бы ему не отделаться.

Боеру свернулся у их ног, и коляска покатила под цоканье копыт черных рысаков, оставляя позади себя последний день пребывания на земле терзавшегося волнениями и исполненного веры Иоакима Дородана.

XI