Конфликтология XXI века. Пути и средства укрепления мира

Главная проблема – организация поля конфликтов. Российская специфика заключается, по мнению российского исследователя Александра Ахиезера, в том, что власть находится в постоянном страхе перед тем, что конфликты породят неконтролируемую дестабилизацию и поглотят страну. Эта опасность подавляется вторжением в конфликты на нижних уровнях, создавая специальные органы контроля, слежки, подавления. Российский политолог Глеб Павловский замечает, что российская власть боится конфликтов, гасит или забалтывает их, направляя свою силу против самого конфликта, а не в защиту его сторон. Власть, навязывая неравенство сторон конфликта, ищет виновника, а не решение. При формировании спроса на виновную сторону, у участников конфликта появляется соблазн использовать в конфликте государство друг против друга, тем самым, коррумпируя конфликт. Слабая сторона конфликта, лишенная правовой защиты, должна либо заплатить за выход из конфликта, либо капитулировать. Власть рассеивается в поле конфликтов, текущее управление которыми складывается из отсрочек, зигзагов и маневрирования. «Российская власть перегружена неуправляемыми конфликтами, как советская экономика – плановыми расчетами. Она не решает и не справляется с ними, всегда занятая недопущением их в политику. Ни один участник конфликта не найдет в ней арбитра без сложного и дорогого поиска. Не управлять оказывается выигрышной стратегией руководства. Здесь власть раздваивается на поставщика опасностей и продавца защит… Это лицо власти сеет тревогу, от которой гражданина «спасают» именем той же власти. Спасение начинают с того, что запрещают ему конфликт – и здесь наш круг замыкается. Власть ненавидит конфликты, но ей чертовски выгодно их подавлять или «предупреждать». Возник бизнес манипуляции угрозами, создания ложных повесток дня. Что за регион ни возьми, все рапортуют в центр об «угрозах», создавая интерес центра к вмешательству. А значит, и к финансированию поля конфликтов» [Павловский 2012: 48–49].

Бизнес в России организован как конвертация финансовых ресурсов, полученных из бюджета, с последующим вложением в иностранные активы и занимает лидирующие позиции в мире по скупке недвижимости в европейских столицах (по некоторым оценкам, доля россиян среди покупателей элитного жилья на Лазурном берегу Франции составляет 12 %). Для сравнения: даже в США этот же 1 % самых богатых располагает лишь 8 % доходов.

Фундаментальная проблема в том, что основные бенефициары высоких и сверхвысоких легальных доходов либо находятся во власти, либо аффилированы с ней. Такая стратегия поведения в конфликте, практически уничтожая эффективные формы фискальной гражданской ответственности, сориентирована на выращивание культуры погони за рентой как во властных структурах и бизнесе, так и среди населения, на «подсаживание на нефтяную иглу» граждан и формирует превращенную форму «демократии налогоплательщиков», коррумпируя конфликт и монетизируя монополию на насилие.

Поведение двух субъектов конфликта – бизнеса и власти диктуется их интересами, а не чем-то другим. Бизнес всегда нацелен на максимизацию удовлетворения своих интересов и способен этого достичь при наличии определенных условий. При этом власть обладает преимуществами во взаимоотношениях с бизнесом, который он использует эти преимущества наиболее эффективным образом и способствует их дальнейшему укреплению. Если этот стратегический компонент отсутствует, то бизнес скорее всего просто удачлив, получая желаемое, «не прилагая дополнительных усилий». Наличие стратегического компонента в конфликте означает, выражаясь словами С. Льюкса, что и бизнес, и власть используют «структурные перекосы» и взаимно способствуют их воспроизводству, укрепляя тем самым свои позиции в будущем. Их отношения представляют собой, по Шеллингу, «смесь взаимной зависимости и конфликта, партнерства и соперничества» [Шеллинг 2007: 117]. Хотя бизнес выигрывает от взаимодействия с властью, но ему часто приходится делать то, что в иных случаях предпочел бы не делать [Льюке 2010: 43^46].

Безусловно, в любом конфликте бизнес предпочел бы максимизировать свой выигрыш, но вынужден минимизировать упущенные возможности, а не максимизировать удовлетворение своих интересов, или достигать некоего «удовлетворительного» для себя результата, или действовать по принуждению.

Власть в конфликте, как правило, изменяет структуру выбора бизнеса таким образом, что последний получает выгоду от подчинения ей, равную части потенциальной прибыли, которую последний смог бы получить, если бы в конфликте между ними не было «структурных перекосов».

Способность власти не оставить бизнесу в ходе конфликта иного выбора, кроме минимизации упущенных возможностей определяется, в том числе, их взаимозависимостью – действия одной стороны конфликта влияют на ситуацию другой. Но эта зависимость иметь асимметричный характер, что означает неравную степень уязвимости конфликтующих сторон.