Конгревова ракета

Не выбрались из бедности и те, кто решил упереться в личное хозяйство – закрылась ферма, не стало и корма. Теперь в нашем селе и мешок дробленки ни за какие деньги не купишь. Нет ее попросту. Мои родители ездят в райцентровский Минусинск за отходами пшеницы для куриц…

Единственное отличие сел юга Красноярского края от хуторов Задонщины, по-моему, в том, что они не пустеют. Людей сегодня почти столько же, сколько было в начале девяностых. Конечно, часть их обитателей уехала (в большинстве молодые и активные), но их место заняли переселенцы в основном с Севера и из Тувы, да и ближайшие города выталкивают пьющих, разорившихся (в эпоху финансовых пирамид таких было немало), вышедших из тюрьмы… Крестьянами таких людей не назовешь, и будущего у них в селе нет – так, дожить свой век.

Впрочем, а кого сегодня можно назвать крестьянами? Вот начало екимовского очерка «Прощание с колхозом» 2004 года: «В Калаче-на-Дону, в моем районном поселке, сентябрьским погожим утром собирался я в поездку на хутор. Гостинцы туда известно какие везти – хлеб».

А в рассказе «За теплым хлебом», написанном в 1981 году, старик долго и трудно едет из хутора в райцентр просить угля. Иначе они с бабкой померзнут… Не допросившись, старик покупает в магазине теплый хлеб и решает вернуться домой, угостить жену…

Самая, наверное, большая трагедия русской деревни – подчинение ее городу. Начался этот процесс еще до революции, закончился в конце ХХ века. Теперь, видимо, и сотни деревень по России не найдешь, где смогут жить без ежедневной связи с городом. Отрежь обычную деревню от города с его товарами, и жители через месяц умрут с голоду…

В книгу «На хуторе» вошло шестнадцать рассказов – совсем небольшая часть из тех десятков и десятков, а может, и сотен, что написал Борис Екимов за сорок с лишним лет. Поэтому говорить буду и о не вошедших в это издание.

Екимова называют «деревенщиком», «последним деревенщиком». Да, его лучшие произведения о людях, живущих на земле, хотя сам автор не раз замечает, что герои его рассказов не считают его «своим», он для них дорогой гость, иногда заступник. Но знает Екимов их жизнь, психологию, кажется, досконально, а некоторое отдаление, точнее некоторая дистанция, позволяет очень точно о них написать.

Екимов не идеализирует крестьянский (все-таки буду употреблять это слово) труд, крестьянский быт. Еще в рассказе «Переезд» 1975 года появляется немало несимпатичных черт – героя, молодого женатого мужчину, приехавшего к матери на сенокос, раздражает ее жадность, особенно – почти смертная вражда с соседом за крошечную полоску покоса; уже неприятно становится есть скудную, наскоро приготовленную (времени нет) еду из плохо помытой посуды; ему неприятны многие мелочи, которых в городе нет… Герой тяготится пребыванием в родном доме, его удерживает только сознание, что матери нужно помочь, его мучают не деревенские, а городские проблемы, и он почти с ужасом думает, что, видимо, сюда им с женой и дочкой придется переехать (с жильем в городе не складывается), тем более что мать на это намекает, ждет их, ради них держит большое хозяйство. Но именно от матери он получает поддержку для своей дальнейшей городской жизни – пять тысяч рублей на покупку кооперативной квартиры…

Дальнейшая история показывает – герой рассказа оказался прав, что не вернулся с семьей на родину – многие позднейшие рассказы Бориса Екимова о том, как хутора разоряются, пустеют, гибнут.

Вещи, составившие книгу «На хуторе» обозначены как «Повествование в рассказах». Это сегодня распространенный прием книгоиздателей – они почему-то уверены, что объемистое произведение у читателей будет пользоваться большим спросом. Но в случае Екимова этот прием, в общем-то, оправдан – немалая часть его рассказов представляет собой, по сути, единое произведение: действие происходит на придонских хуторах, есть сквозные герои – тракторист Тарасов, пастух Николай, управляющий Чапурин… И по этим рассказам видно, как шло к краху наше сельское хозяйство, становится ясно, почему не прижились у нас фермеры, почему вообще все не так… Говорю сейчас о, так сказать, социальных мотивах, потому что они все-таки – основа прозы Екимова, да и вообще русской прозы. И герои екимовских рассказов, – хотят они того или нет, – частицы общественного устройства.

Вот управляющий Чапурин признается спивающемуся парню Юрке:

Ныне, например, с утра в саду поработал, деревья окапывал, с клубникой занимался. Утро прям дорогое, так бы никуда и не ходил. В контору идти неохота, там собачиться, – засмеялся он, – а все же пошел. А ведь мог бы не ходить. Правильно? Но пошел. Надо» (рассказ «Чапурин и Юрка»).

Да, «надо», притом что тот же Чапурин да и многие другие люди, пытающиеся спасти гибнущий хутор, опускающихся земляков, понимают, что вряд ли это у них получится. И управляющий Чапурин, от которого во многом и зависит, будет ли хутор существовать дальше, то и дело отступает, сдается под напором обстоятельств и более сильных людей («Набег», «Солонич», «Челядинский зять»).