Кони и люди

Его беседа – касалась ли речь воспоминаний или вещей воображаемых – никогда не носила характера законченности. Она была подобна клочьям, которые ветром подхватило в воздух, а потом они начинали падать на землю…

Мы провели весь вечер у стойки бара, беседуя и выпивая рюмку за рюмкой. Речь шла о нашей работе – о составлении реклам. По мере того как Том пьянел, он все больше стал напирать на значение искусства, заключавшееся в нашей профессии. В то время его зрелый взгляд на вещи несколько озадачивал меня.

– Вот что я вам скажу. Многие из реклам, над которыми вы теперь работаете, имеют огромное значение. Вы непременно должны приложить как можно больше стараний. Это вопрос колоссальной важности, например, чтобы американские хозяйки покупали для стирки мыло фирмы «Звезда», а не фирмы «Стрелок».

Мало того, – у владельца того мыловаренного завода, у которого вы сейчас находитесь косвенным образом в услужении, имеется дочка. Красивая девушка, я однажды видел ее. Ей девятнадцать лет.

Она скоро кончает колледж, и если ее отец сделает на своем мыле много денег, то это, конечно, сильно отразится на ней. От удачного или неудачного текста рекламы, которую вы вот сейчас составляете, зависит даже вопрос, за кого она выйдет замуж. Вы в некотором роде за нее боретесь. Подобно древнему рыцарю, вы подняли копье или, скажем, перо в ее защиту.

Сегодня, проходя мимо вашего стола, я видел, как вы почесывали затылок, стараясь подыскать более хлесткое выражение для рекламы. И, знаете, я так и потянулся душою и к вам, и к той девушке, дочери мыльного фабриканта, которой вы никогда не видели и, пожалуй, никогда не увидите. Поверите ли, я был растроган.

Он икнул, потом наклонился и любовно похлопал меня по плечу.

– Знаете что, молодой человек, – сказал он, улыбаясь. – Я думал о Средних веках, когда мужчины, женщины и дети отправлялись в Святую землю для услужения Святой Деве. Эти люди не получали за свой труд столько, сколько вы за ваш. Уверяю вас, что мы, составители реклам, получаем слишком хорошее вознаграждение. В нашей профессии было бы еще больше достоинства, если бы мы ходили босиком, в рваных хламидах и с посохами в руках. Мы, пожалуй, могли бы еще с бо́льшим достоинством просить милостыню, как вы думаете?

Том от души расхохотался, но вдруг резко оборвал смех. В его веселье всегда крылась добрая доля скорби.

Мы вышли из салуна, и Том пошел вперед, немного пошатываясь; впрочем, Том и в трезвом виде тоже никогда не держался крепко на ногах. Жизнь, видимо, не находила для этого тела определенных рамок, и Том неуклюже катился вперед, угрожая временами сбить кого-либо из прохожих с тротуара.

Мы некоторое время еще постояли на перекрестке улиц Лейк и Лассаля. Вокруг нас неслись взад и вперед люди, возвращавшиеся домой, а над головами громыхали поезда. Ветер поднимал клочки бумаги и пыли и кидал их нам в лицо, засыпая глаза. Мы оба смеялись. Вечер еще только начинался для нас. Мы собирались прогуляться, а обедать попозже. Том нырнул в тот же салун, откуда мы только что вышли, и через минуту вернулся с бутылкой виски в кармане.

– Ужасная мерзость это виски, а? Но ведь, в конце концов, этот город тоже мерзкий. Здесь нельзя было бы пить вина. Вино хорошо там, где солнце светит, где люди и природа смеются.

Он был убежден, что в промышленных городах нашего времени, вроде того, где мы жили, пьянство является неотъемлемой привилегией мужчин.

– Повремените только, – сказал он, – и вы увидите, что произойдет. В скором будущем господа реформаторы отнимут у нас виски. И что же? Мы сразу начнем опускаться. Мы будем похожи на старых женщин, которые много рожали. Мы умственно тоже опустимся, и увидите, что тогда случится. Человек не в состоянии переносить уродства этого города, не прибегая к виски. Этого никак нельзя, я вам повторяю. Мы превратимся в пустые мешки, все, все, без исключения. Мы будем похожи на старых женщин, не знавших любви, но имевших слишком много детей.

Мы пересекли много улиц и пришли к мосту через реку. Уже смеркалось, и мы некоторое время стояли в сумерках, залитые смутным светом, который падал от зданий, громоздившихся вплоть до самого берега реки. Гигантские склады и фабрики начали принимать образы фантастических существ. Река текла в ущелье, образовавшемся из домов. Несколько лодок проплыло по реке, а по мостам, повисшим над водою, неслись трамваи. На фоне темного неба они напоминали собою движущиеся созвездия.

От поры до времени Том делал глоток виски из бутылки. Иногда он предлагал и мне, но в большинстве случаев забывал и пил один. Отнял бутылку ото рта и, держа ее перед собою, он с нежностью в голосе разговаривал с ней.

– Мамочка! Я всегда у твоей груди, а? Ты не можешь отучить меня от груди, – нет, не можешь?

В его голосе вдруг послышался гнев.

– В таком случае зачем ты меня сюда забросила? Мать должна оставлять своих детей там, где живут люди, которые немного научились искусству жить. А здесь только пустыня небоскребов.

Он снова сделал глоток из бутылки и протянул мне, но предварительно прижал ее к своей щеке.