Кони и люди

– Бутылка виски имеет кое-что общее с женщиной, – заявил он. – До тех пор пока в ней еще имеется виски, очень трудно расстаться с ней, и предлагать ее другу – это то же, что предложить свою жену. Хотя, говорят, на Востоке последнее принято. Очень деликатный и щекотливый обычай. Возможно, что на Востоке они более цивилизованны, чем мы; и опять-таки, быть может, они поняли, что женщинам это тоже иногда нравится, – как вы полагаете, а?

Я пробовал рассмеяться, но смех не особенно удался.

Теперь, описывая моего друга, я убеждаюсь в том, что я рисую весьма неправдоподобный портрет. Быть может, я преувеличиваю ту скорбную нотку, которую приписываю его личности. Правда, в Томе всегда чувствовалась скорбь, но он умел ее держать в рамках, между тем как я не в состоянии ее сдерживать в моей повести о нем.

Следовало бы предупредить читателя, что Том не был слишком умен, а я почему-то изобразил его чуть ли не мудрецом.

Я провел с ним много таких вечеров, когда он был молчалив и, я сказал бы, даже туп, и тогда он часами распространялся о каком-нибудь случае, имевшем место в годы службы по конторам.

Была у него одна прескучная, длинная история о том, как он ездил с председателем компании в Детройт, и рассказ сопровождался бесконечным количеством «я сказал», «он сказал».

Или же он повествовал об одном инциденте из газетной жизни, очевидцем которого был он сам в те времена, когда занимался еще журналистикой.

Он работал, кажется, в газете «Трибуна» в Чикаго.

Я должен отметить одну характерную деталь в привычках Тома. Его мысли, как водоворот, постоянно захватывали по пути те рассказы, которые повторялись неоднократно. Вот один из них:

В редакцию газеты прибежал репортер-новичок с очень важными новостями, можно сказать, с боевиком. Но никто не хотел ему верить. Он был совсем еще мальчиком. Дело шло о кошмарном убийстве; весь город искал виновника, а вот новичок сам привел его в редакцию.

И убийца сидел тут же на стуле. Репортер-новичок отыскал его в салуне, подошел к нему и сказал: «Я советую вам сдаться. Вас рано или поздно поймают, и может оказаться лучше для вас, если вы добровольно сдадитесь». И опасный убийца решил, что мальчик прав, и тот привел его не в полицию, а в редакцию газеты. То действительно был боевик. Но через пару минут все гранки будут сверстаны, и начнется печатание газеты; вот-вот наступит «мертвая линия»[5]. Репортер бегал из одной комнаты в другую, указывал на убийцу и чуть не с ума сходил. А убийца, маленький мужчина, добродушный на вид, спокойно сидел на стуле и ждал. Репортер прыгал взад и вперед и кричал:

– Я вам говорю, что сам Мердок сидит там! Не будьте же ослами! Я вам говорю – там сидит Мердок!

Наконец одни из редакторов подошел к маленькому человеку с голубыми глазами и начал говорить с ним. И внезапно весь тон редакции изменился.

– Господи! Это правда! Остановите метранпажа! Очистите мне первую страницу! Боже! Ведь это Мердок! Какие мы идиоты! Мы чуть было не упустили его! Боже! Ведь это действительно Мердок!

Этот инцидент крепко запечатлелся в голове Тома. Он плавал в его мозгу, как в пруду. И регулярно, каждые шесть месяцев, он снова рассказывал мне об этом, употребляя те же слова, те же фразы, описывая напряжение, охватившее редакцию, когда выяснилось, что тут действительно сидит Мердок – убийца.