Читаем Конъюнктуры Земли и времени. Геополитические и хронополитические интеллектуальные расследования полностью

Для осетин привилегированной точкой во временном вихре является день сегодняшний – средоточие прошлого и будущего, предварительный итог всей предыдущей истории, как бы оплотнившейся в статус-кво. Лишь на него можно опираться в борьбе. Но по отношению к нему все прошлые состояния равноправны, и преступно перечеркивать как существующий порядок, так и приведшее к нему историческое движение, пытаясь выхватить из этого движения какой-то уже ушедший идеальный миг, который мог бы пересилить всю историю магией «крови и земли». Возможно, это доверие к настоящему, ставка на сущее как единственно истинное объясняет тот факт, что в отличие от многих своих соседей Осетия в свое время приняла высылку чеченцев и ингушей с Кавказа как акт непреложный и неоспоримый, определивший последующее использование осетинами опустевших территорий.

Эта мысль о суверенности сегодняшнего момента как «несудимого» воплощения истории муссировалась во множестве выступлений Галазова 1992–1993 годов. Процитирую выборочно. «Земля принадлежит тем, кто сегодня на ней проживает… Историю судить нельзя, ее надо принимать как свершившуюся реальность, извлекать из нее уроки и на их основе строить свою жизнь» [СО, 1992, 11 ноября]. «Осетинам не пристало поднимать руку на прошлые эпохи» [СО, 1993, 22 мая]. «В последнее время стал модным “поиск” исторической родины своих предков. Занятие совершенно бесперспективное, ибо на земном шаре мы не найдем ни одного народа, который проживал бы в пределах территории, где он зародился» [СО, 1993, 30 октября]. Думается, педалирование этих антиавтохтонистских и историцистских мотивов содействовало победе Галазова в январе 1994 года на президентских выборах в качестве признанного выразителя «осетинского менталитета». Трудно вообразить, чтобы представитель какого-либо другого кавказского народа мог, как осетин Р. Дзидзаев, почти сразу же после жесточайшей войны за землю с соседним этносом написать и напечатать в главной республиканской газете статью, оспаривающую понятие «национальной территории» [СО, 1992, 1 декабря]. Если антагонисты осетин на севере и юге апеллируют в своей войне к костям предков, то осетины бьются за свои стоящие сегодня на этой земле дома.

Поэтому маловероятно, чтобы осетинский политик мог выступить в духе Н. Натадзе, уверявшего, что Грузия должна была ради своего идеала уничтожить югоосетинскую автономию, даже не будь со стороны Цхинвала никакого вызова. И Чочиев и Тезиев оправдывали свои устремления необходимостью отстоять факт существования осетинского суверенного образования от посягательств грузинской революции. Сама по себе их аргументация могла быть откровенно мистифицирующей – вроде заявления Тезиева: мол «Грузия первой нарушила принцип нерушимости границ в регионе, упразднив государственность Южной Осетии и расчленив ее территорию на префектуры» [СО, 1992, 30 июня]. Это было неправдой: Южная Осетия успела из автономной области объявить себя республикой еще прежде указанного шага гамсахурдинистов. Но ведь не мог же Тезиев в 1992-м, после роспуска СССР по инициативе Ельцина, строить в российской печати обвинения против Тбилиси на том, что Грузия, порушив советский порядок, вознамерилась вернуться к «добольшевистскому» 1920 году, где для автономной Южной Осетии ни в каком виде не было места.

Из этого не следует, что политики-осетины не способны к жесточайшей агрессии. Но таковая должна быть осмыслена и пропагандистски преподнесена как защита реалий против мятежа, пытающегося кровопролитно ревизовать историю и данность ради своей переворачивающей мир «правды». В этом смысле Чочиев, намеренный в 1991 году навсегда изгнать грузин из Цхинвала, аргументировал точно так же, как и Галазов, который после отражения ингушей поспешил объявить, что «на этом этапе ни о каком совместном проживании не может быть и речи» [Чочиев 1991: 40. СО, 1992, 10 ноября]. В обоих случаях предполагалось, что сила, поднявшаяся против сложившихся и существующих норм, должна быть наказана и лишена той доли, которую в попранном ею порядке имела.

Перейти на страницу:

Похожие книги

1937 год: Н. С. Хрущев и московская парторганизаци
1937 год: Н. С. Хрущев и московская парторганизаци

Монография на основании разнообразных источников исследует личные и деловые качества Н. С. Хрущева, степень его участия в деятельности Московского комитета партии и Политбюро, отношения с людьми, благоприятно повлиявшими на его карьерный рост, – Л. М. Кагановичем и И. В. Сталиным.Для понимания особенностей работы московской парторганизации и ее 1-го секретаря Н. С. Хрущева в 1937 г. проанализированы центральные политические кампании 1935–1936 гг., а также одно из скандальных событий второй половины 1936 г. – самоубийство кандидата в члены бюро МК ВКП(б) В. Я. Фурера, осмелившегося написать предсмертное письмо в адрес Центрального комитета партии. Февральско-мартовский пленум ЦК ВКП(б) 1937 г. определил основные направления деятельности партийной организации, на которых сосредоточено внимание в исследовании. В частности – кампания по выборам в партийные органы, а также особенности кадровой политики по исключению, набору, обучению и выдвижению партийных кадров в 1937 г. Кроме того, показано участие парторганов в репрессиях, их взаимоотношения с военными и внутренними органами власти, чьи представители всегда входили в состав бюро Московского комитета партии.Книга рассчитана на специалистов в области политической и социальной истории СССР 1930-х гг., преподавателей отечественной истории, а также широкий круг читателей.В формате PDF A4 сохранен издательский макет.

Кирилл Александрович Абрамян

Политика