Конклав

Но для кардиналов, собравшихся на второй завтрак в третий день конклава, ничто не было очевидным. После минутного молчания разговоры – приглушенные, потрясенные, недоуменные – стали медленно расползаться по обеденному залу. Как могли они продолжать тянуть с решением после всего случившегося? Но с другой стороны, как они могли остановиться? Большинство кардиналов сели сразу же после минуты молчания, но некоторые остались стоять. Среди них Ломели и Тедеско. Патриарх Венеции оглядывал кардиналов, хмурился, явно не понимая, как ему поступить. Если три сторонника оставят его, он потеряет свою блокирующую треть Коллегии. Он в первый раз казался далеко не уверенным в себе.

В дальней стороне зала Ломели увидел робко поднятую руку Бенитеза.

– Ваше высокопреосвященство, я бы хотел высказаться.

Сидевшие рядом с ним кардиналы-филиппинцы Мендоза и Рамос призвали к тишине.

– Кардинал Бенитез хочет сказать слово, – объявил Ломели.

Тедеско раздраженно всплеснул руками:

– Послушайте, декан, мы не можем позволить, чтобы это превратилось в собрание конгрегации – эта фаза уже прошла.

– Я думаю, если один из наших братьев хочет обратиться к нам, ему нужно позволить сделать это.

– Но разве это разрешено конституцией?

– А какая статья это запрещает?

– Ваше высокопреосвященство, я скажу свое слово! – громко заявил Бенитез.

Ломели впервые услышал, чтобы тот возвысил голос. Его высокий звук вонзился в приглушенный шум голосов. Тедеско театрально пожал плечами и закатил глаза, глядя на своих сторонников, словно говоря: все это превращается в балаган. Тем не менее возражать больше не стал. В зале воцарилась тишина.

– Спасибо, братья. Я буду краток, – начал Бенитез.

Руки филиппинца чуть дрожали. Он сцепил их за спиной. Голос его снова зазвучал мягко.

– Я не знаком с тонкостями этикета Коллегии, так что прошу меня простить. Но возможно, по той самой причине, что я самый новый ваш брат, я чувствую, что должен сказать что-то от имени миллионов, находящихся за этими стенами в данный момент, миллионов, которые ищут наставничества в Ватикане. Я верю, что мы все хорошие люди – все мы. Разве нет?

Он нашел взглядом Адейеми и Трамбле, кивнул им, потом – Тедеско и Ломели и продолжил:

– Наши жалкие амбиции, и ошибки, и разногласия – ничто рядом с тем злом, которое пришло в нашу Мать Церковь.

Некоторые кардиналы согласно закивали.

– Если я взял на себя смелость заговорить, то лишь потому, что две дюжины из вас были так добры и, я бы сказал, недальновидны, что проголосовали за меня. Братья мои, думаю, нам не простится, если мы и дальше будем тянуть с выборами день за днем, пока правила не позволят нам выбрать папу простым большинством. По завершении последнего голосования у нас есть очевидный лидер, и я призываю вас объединиться вокруг него сегодня. Я прошу всех, кто голосовал за меня, оказать поддержку нашему декану кардиналу Ломели и по возвращении в Сикстинскую капеллу избрать его папой. Спасибо. Простите меня. Это все, что я хотел сказать.

Прежде чем Ломели успел ответить, вскочил с места Тедеско.

– Нет-нет! – покачал он головой. – Нет, нет и нет!

Он принялся снова размахивать своими толстыми короткопалыми руками, отчаянно и тревожно улыбаясь.

– Теперь вы понимаете, что именно от этого я вас и остерегал, господа! В горячке мы забыли о Боге, мы действуем под давлением событий, словно мы не священный конклав, а политическая партия. Дух Святой нельзя обмануть, нельзя вызвать по собственному желанию, как официанта! Братья, прошу вас помнить, что мы клянемся перед Господом избрать того, кто, по нашему мнению, более всего подходит для Святого престола, а не того, кого проще всего вытолкнуть на балкон собора Святого Петра, чтобы успокоить толпу!

Если бы Тедеско смог на этом остановиться, думал впоследствии Ломели, то, вероятно, склонил бы конклав на свою сторону, что было бы вполне законно. Но он не принадлежал к тем людям, которые, оседлав какую-то тему, могут остановиться, – в этом была его слава и трагедия. Вот почему сторонники любили его и почему убедили держаться подальше от Рима в дни перед конклавом. Он был как человек из проповеди Христа: «от избытка сердца говорят уста его»[89], независимо от того, хорош или плох избыток сердца, мудр или глуп.

– И в любом случае, – сказал Тедеско, делая жест рукой в сторону Ломели, – является ли декан наилучшим кандидатом для решения проблем в период кризиса?..

На лице Тедеско снова мелькнула его жуткая улыбка.

– …Я почитаю его как брата и друга, но он не пастырь – он не может излечить скорбных сердцем, не может перевязать их раны, я уж не говорю о том, чтобы протрубить в трубу. Пока какую бы богословскую позицию он ни проповедовал, они из разряда тех, что привели нас к нынешнему состоянию неустойчивости и релятивизма, где все верования и сиюминутные фантазии получают равные права, а потому теперь если мы посмотрим вокруг, то увидим дом Святой Римско-католической церкви в окружении мечетей и минаретов Мухаммеда.

Кто-то (это был Беллини, понял Ломели) крикнул:

– Позор!