Консерватизм в прошлом и настоящем

Особенно импонировало консерваторам активно враждебное отношение Гелена к принципам и идеалам Просвещения. Распад общественных институтов, свойственный современному капитализму, он объяснял господством идей Просвещения, с одной стороны, и иудейско-христианского монотеизма — с другой. Оба эти фактора, утверждал он, в значительной степени развязали тот негативный исторический процесс, который «все определил заново: переделал, устранил или разрушил жизненные формы, идеалы и представления о нормах»^{252}. Соответственно в качестве средства, способного предотвратить распад общественных отношений, Гелен предлагал внести в них элемент «контрпросвещения», учитывающий «негативизм разума» и «деструктивизм интеллекта».

Современную стадию общества А. Гелен определял как «постисторию», т. е. некий заключительный этап развития, когда, по существу, нет уже места социальным переменам как таковым^{253}.

Последние рассуждения Гелена опираются на по-прежнему свойственный ему антропологический подход, специально приспособленный к потребностям общественного развития конца 60-х — начала 70-х годов. Он, в частности, исходил из того, что современный человек особенно подвержен тяжкому давлению необходимости самостоятельно принимать решения. Поэтому ему нужна разгрузка, функцию которой призваны выполнять традиционные «священные» институты, сдерживающие и контролирующие природу человека и освобождающие его от тяжкой необходимости решать все самому. Разрушение этих институтов, эмансипация индивида от традиционных авторитетов государства, церкви и семьи, происшедшие, по мнению А. Гелена, в послевоенные десятилетия, привели к тому, что индивид, ощущая страх перед стремительным развитием общества, тоскует по порядку, который гарантировал бы ему стабильность и безопасность. Из этого, согласно Гелену, следует, что охранительные тенденции, проявляющиеся в обществе, вызваны не конъюнктурой, а отражают сущностные характеристики человека.

Кризис институтов буржуазного общества Гелен объяснял тем, что они приобрели деструктивный характер, повинны в отчуждении людей от государства, не «спасают» их друг от друга и не гарантируют им порядка и стабильности. Поэтому необходимо вернуть институтам первоначальный охранительный смысл; тогда общество стабилизируется, достигнув состояния, где не будет места социальным переменам, опасным для человека^{254}.

Последние писания Э. Юнгера были, в свою очередь, посвящены критике прогресса как такового. Путь, по которому движется человечество, утверждал престарелый бард германского шовинизма, завел в трясину. Все, что происходит вокруг современного человека, никуда не годится. На земном шаре не осталось белых пятен. И это очень плохо, ибо лишило человека возможности проявить свои лучшие качества искателя и авантюриста. Изобретения заменили собой откровения, а это, в свою очередь, способствовало исчезновению божественного начала. Дух живого творчества испарился, поскольку интуицию заменила вычислительная машина. Даже война потеряла «свое героическое начало». В войнах XX в. солдата с его «этическим ореолом» вытеснил техник.

Первопричина такого хода событий, согласно Юнгеру, — высокомерный и самодовольный человеческий разум, который автор символически окрестил Прометеем. Именно он повел людей по кривой дороге ложного мудрствования и несчастий. Ведь повсюду, где ступает нога Прометея, земля начинает полыхать и дымиться^{255}.

Однако главную струю в оживлении западногерманского консерватизма внесли не стенания «корифеев», а публицистическая активность относительно молодых теоретиков, в первые ряды которых выдвинулся Г.-К. Кальтенбруннер. Уже в 1972 г. под его редакцией был выпущен сборник неоконсервативных «эссе» «Реконструкция консерватизма»^{256}. Вслед за ним вышли одна за другой книги «Консерватизм в международном плане», «Консервативный вызов», а затем «Трудный консерватизм»^{257}. В них наиболее полно отразились основные черты той идеологической модели, с которой консервативные деятели рассчитывали выйти на завоевание современного им мира.

Было бы напрасным искать в книгах Кальтенбруннера, а также его единомышленников, согласных или несогласных с ним по частным вопросам, сколько-нибудь стройной и непротиворечивой теории консерватизма. Ее нет и быть не может, ибо логическая непротиворечивость органически чужда консерватизму. Консерваторы обычно даже бравируют этим, подчеркивая, что для них важны откровение и интуиция, а не разум. Тем не менее консервативная модель не может существовать без некоторых постулатов, образующих базу для дальнейших умозаключений.

Какова же эта база, если судить о ней на основании высказываний Кальтенбруннера?

Формулируя общий подход к проблеме, он считает необходимым обратить особое внимание на то, что новый консерватизм не может и не должен быть простой реставрацией прежнего.