Если в сфере политики западногерманский консерватизм оказался достаточно прагматичным, то в области идеологии он продемонстрировал более тесную связь с прошлым и большую жесткость. В ФРГ уже в первые послевоенные годы оформилась своеобразная «консервативная культура», не утратившая преемственности с экстремистскими традициями былых времен. В первые послевоенные десятилетия она в той или иной мере впитала некоторые элементы англосаксонской консервативной традиции, но органического синтеза так и не произошло. Правоконсервативные и экстремистские тенденции особенно усилились после студенческих волнений конца 60-х годов, ухода ХДС/ХСС в оппозицию в 1969 г., парламентских выборов 1972 г., продемонстрировавших рост миролюбивых и демократических тенденций в ФРГ.
В результате поляризации идейно-политических сил в консервативный лагерь потянулись поправевшие либералы, а внутри этого лагеря громче зазвучали голоса правых консерваторов. Как отмечал известный философ социал-реформистской ориентации Ю. Хабермас, «обновление» западногерманского консерватизма заключалось в том, что он повернул от воспринятой после второй мировой войны политической культуры англосаксонского образца к иным источникам традиции, среди которых видное место занимает «младоконсерватизм» веймарского времени{239}
. Правда, следует заметить, что от этого источника западногерманские консерваторы никогда полностью не отворачивались.Упоминавшийся выше А. Молер, который одно время был секретарем Э. Юнгера, а затем входил в «мозговой трест» Ф.-Й. Штрауса, решительно обрушился в начале 70-х годов на либеральный консерватизм и его символ — Э. Берка. Это было одним из симптомов окончания периода приспособления в эволюции западногерманского консерватизма. «Ничего не имею против Берка, — оговаривался на всякий случай А. Молер, — этот консервативный классик был великим человеком. Но сегодня им злоупотребляют люди, которые пытаются абсолютизировать представленную им историческую форму консерватизма». Это, по мнению Молера, чрезвычайно опасно, так как «грозит удушением всякой соответствующей нашей ситуации иной формы консерватизма»{240}
. Более того, если считать либеральный консерватизм единственно возможной формой консерватизма, то иные его формы могут показаться «реакцией, диктатурой, фашизмом»{241}. Нельзя допустить того, чтобы консерваторов затолкали в «загон» либерального консерватизма. Э. Берк олицетворял специфическую английскую форму консерватизма, придерживаться ее в условиях ФРГ, когда у власти находилось правительство Брандта — Шееля (1969–1974), означало бы, на взгляд Молера, капитуляцию. В конечном счете он подводит к мысли, что эффективным может быть лишь обновленный вариант «консервативной революции» в традиции А. Мёллера ван ден Брука и Э. Юнгера.Весьма затяжным оказался процесс адаптации к послевоенному миру и у французских консервативных сил. Они не смогли выдвинуть какую-либо соответствующую духу времени собственную альтернативу и на всем протяжении IV Республики (1946–1958) продолжали держаться за старые социально-экономические и политические принципы, противясь даже буржуазно-реформистским тенденциям. Первоначально оплотом традиционного консерватизма являлась Республиканская партия свободы, которую поддерживали группировки так называемых независимых. Затем после их объединения возник Центр независимых и крестьян (ЦНК). Силу этой партии придавала поддержка значительной части буржуазии, не желавшей перестраиваться на новый государственно-монополистический лад. Ее сопротивление «дирижизму», т. е. государственному вмешательству, объяснялось не только психологическими мотивами, но и не лишенными оснований опасениями, что рычаги государственной власти могут оказаться в руках левых сил. Тем более что во Франции имелся недавний опыт пребывания коммунистов в правительстве, национализации, имевшей более демократический характер, чем в Англии. Поэтому «независимые» блокировали реформистские инициативы, от кого бы они ни исходили, в том числе и либерально-реформистский эксперимент П. Мендес-Франса. Их лидеры были поглощены чисто тактическими, сиюминутными проблемами, главным образом всякого рода комбинациями и сделками, обеспечивавшими их министерские портфели. «Независимые» не желали сковывать себя какими-то жесткими установками, которые могли бы стать препятствием для беспринципных сделок. С режимом IV Республики, на их взгляд, слишком демократичным, они так и не примирились полностью и способствовали его падению.