Консерватизм в прошлом и настоящем

В обстановке глубокой дезориентации общественного сознания, вызванной прогрессирующим распадом либерально-реформистских мифов, возникших в обстановке экономического подъема конца 50-х — начала 70-х годов, под влиянием растущего страха перед новыми экономическими и социальными потрясениями многие аргументы консерваторов, несмотря на явные неудачи их практической политики, полностью или частично принимаются значительными группами населения соответствующих стран. И это обеспечивает консервативным политическим силам поддержку, устойчивость которой весьма относительна, но все еще представляет собой объективную реальность.

Консервативное «ретро» во внешней политике

Выдвижение консерватизма на авансцену в идеологической сфере сказалось и во внешнеполитической области. Особенно заметно это в США, где внешняя политика послужила рычагом, с помощью которого власть имущим удалось осуществить общий поворот вправо.

Чтобы яснее представить место консервативных взглядов во внешнеполитической мысли США, мысленно обратимся к сравнительно недалекому прошлому. До второй мировой войны в американской науке о международных отношениях господствовало направление, получившее наименование школы «политического идеализма». Гораздо правильнее было бы, однако, назвать его школой политического морализма. В системе ценностей, характерных для представителей этой школы (Д. Перкинс, Ф. Танненбаум, Ф. Джессап, Дж. Бэрнхем и др.), лежало убеждение, органически свойственное американским крайне правым, будто США представляют собой эталон общественного развития, а поэтому все события в мире следует рассматривать в зависимости от их соответствия или несоответствия интересам США как их понимает американская правящая верхушка. В первом случае событие или явление оценивалось «моралистами» как «добро», а во втором — как «зло».

Неподчинение или тем более сопротивление американской внешней политике, отстаивание другими своих национальных интересов, своей безопасности клеймилось как «аморальное», противоречащее «всеобщему благу», «человеческим и божеским законам». Соответственно, все происходившее на международной арене трактовалось в сугубо морализаторском духе.

Практический опыт предвоенного кризиса, а также военных лет, продемонстрировавший несостоятельность подобных «теоретических установок», и прежде всего необходимость считаться с тем, что кроме американских интересов существуют интересы других держав, что с ними можно и нужно сотрудничать при решении глобальных вопросов, перед которыми оказалось человечество, способствовал компрометации школы «политического идеализма» и стимулировал поиски внешнеполитических концепций, в большей степени соответствующих ситуации, возникшей после разгрома государств фашистской оси, когда с предельной очевидностью выявилось, что идея гегемонии США в остальном мире является нереальной и что мировой порядок может быть основан лишь на принципах мирного сосуществования и сотрудничества государств с различным общественным строем, прежде всего США и Советского Союза.

Однако внешнеполитические поиски американской верхушки пошли — как в практической политике, так и в теории— в противоположном направлении. Морализаторская школа была задвинута на второй план, но не потому, что она опиралась на ложный тезис о всеобщности американской модели, а потому, что в предлагаемых ею рецептах в «недостаточной степени» фигурировала сила. И на смену этой школе пришли не объективные размышления о формировании внешней политики в меняющемся, сложном мире, а набор представлений о международных отношениях как сфере, где господствует «закон джунглей». Эти представления стали именовать в США школой «политического реализма», подчеркивая тем самым ее отличие от моралистов. К действительному реализму они, однако, имели малое отношение^ ибо в их основе, явно или негласно, лежало представление, будто США обладают неоспоримым превосходством силы над любой другой державой в мире и будто это превосходство останется вечным.

«Историко-философскую» основу школы составили рассуждения консервативного философа и теолога Р. Нибура, отстаивавшего положение об изначальной греховности человека и его склонности к злу вследствие стремления достичь большего, чем он может на самом деле. Из этого «политическими реалистами» делался вывод о вечности и неизбежности борьбы людей за власть и силу^{296}.

Оценивая с этих позиций положение, сложившееся после второй мировой войны, приверженцы школы рассматривали изменения, происшедшие в мире, не как возникновение обстановки, требующей нового осмысления, а как воспроизведение ситуаций, существовавших прежде.

Позиции сторон международного процесса трактовались при этом в соответствии с концепцией «максимизации власти».