Консерватизм в прошлом и настоящем

Французский консервативный политик и идеолог М. Понятовски, доказывая этот тезис, обосновывает его потребностями научно-технической революции. «В приближающуюся научную эру, — пишет он, — эгалитарный антиэлитизм — не просто наивное заблуждение, а смертельная опасность»^{284}. Примерно к тем же аргументам прибегает близкий к ХДС западногерманский идеолог X. Шельски. Ответственность и контроль за развитием индустрии и техники, утверждает он, должны находиться в руках технологической элиты, принимающей решения исключительно на основе «деловых императивов»^{285}, которые она сама определяет. Демократия больше не нужна, ибо современная техника не нуждается в узаконении.

Второе положение исходит из того, что «обычный люд» по своей сути не приспособлен к тому, чтобы воздействовать на процесс управления обществом. «Высокий уровень цивилизации индивидов, повышение профессиональной квалификации и интеллектуализации масс не препятствуют прорыву атавистических комплексов», — утверждает западногерманский консервативный политолог К. Кене, осуждая всеобщее избирательное право, «при котором голос университетского профессора, экономического руководителя и профессионального политика оценивается не выше, чем голос человека, окончившего вспомогательную школу, или уголовника, пока ещё не лишенного «гражданских прав»». И далее: «…масса никогда не осуществляет власть. В крайнем случае она применяет насилие. Масса — это не мотор, а в лучшем случае — колесо»^{286}.

Накопленный нами опыт, вторит ему известный американский политолог консервативного направления Дж. Сартори, свидетельствует о том, что «представления о самоуправляющемся демосе основаны либо на несостоятельном мифе, либо на демагогических лозунгах» и что в обоих случаях «это может привести к банкротству системы»^{287}.

Негативное отношение к народу как носителю власти неизбежно влечет за собой пересмотр такого считавшегося «органическим» постулата классической буржуазной теории демократии, как равенство (третье основное положение теории «демократического господства элит»).

Непримиримым противником равенства был ныне покойный патриарх итальянских консерваторов Д. Преццолини. Неравенство и иерархия составляли в его глазах фундаментальную основу консерватизма. Он не жалел усилий, чтобы, ссылаясь на «данные биологической науки», «опровергнуть миф», будто люди рождаются «равными и добрыми» и лишь общество превращает их в «неравных и злых»^{288}. Об аналогичных заявлениях Р. Скрутона уже говорилось выше^{289}.

«Политическое равноправие и народный суверенитет не являются абсолютными целями, — писал по этому поводу один из «классиков» консервативно-неопозитивистского подхода к исследованию политических проблем американец Р. А. Даль. — Необходимо задаться вопросом, в какой мере мы готовы жертвовать свободным временем, неприкосновенностью интимной сферы, согласием, стабильностью, уровнем доходов, степенью безопасности, прогрессом, статусом и, вероятно, многими другими целями во имя дальнейшей реализации политического равенства… Легко убедиться, что никто не намерен полностью поступаться этими целями во имя политического равенства и народного суверенитета»^{290}.

Враждебное отношение к идее равенства образует стержень системы взглядов американского неоконсерватизма. Ключевой для понимания таких взглядов, по мнению ряда исследователей этого феномена, является статья И. Кристола «О равенстве», опубликованная в ноябрьском номере «Комментари» за 1972 г. В ней выражалось недовольство тем, что идея равенства приобрела первостепенное значение и превратилась благодаря разочарованию интеллигентного «нового класса» в буржуазном обществе и его ценностях в основной критерий оценки законности того или иного социального строя. Такой подход, заявлял Кристол, «опасен и исторически необоснован; он предъявляет обвинение в незаконности всему человеческому роду… т. е. фактически ставит под сомнение достоинства Иерусалима, Афин, Рима, наконец, Англии в елизаветинскую эпоху, где неравенство рассматривалось в качестве необходимого условия для достижения идеала совершенства — как в индивидуальном, так и в коллективном смысле»^{291}.

Разумеется, не все идеологи консерватизма согласны с подходом к проблемам демократии, характерным для сторонников теории «демократического господства элит». Однако имеющиеся различия не мешают им быть едиными, когда речь заходит о сути дела. Все они согласны в том, что нынешний объем демократических прав народа, в развитых капиталистических странах «слишком велик». Все они стремятся к тому, чтобы участие населения в политическом процессе было сведено к единовременному электоральному акту. Любые предложения, направленные на расширение такого участия путем использования элементов прямой демократии, решительно отвергаются и провозглашаются губительными. Основные усилия предлагается направить на то, чтобы разрыв между «электоральной массой» и представительными институтами был максимально большим.