Консерватизм в прошлом и настоящем

Один из главных пороков существующей государственной системы консерваторы видят в порожденном ею так называемом «кризисе управляемости», иными словами — в неспособности в полной мере реализовать те экономические и социальные цели, которые навязывают обществу консервативные поборники «социального реванша». Современное государство, утверждает, например, западногерманский консервативный публицист Б. Гугенбергер, чрезмерно идет навстречу требованиям своих граждан. Но это делает его слабым и зависимым, «колоссом на глиняных ногах»^{273}. Такое государство перестает быть «центром кристаллизации политической лояльности граждан»^{274}. В то же время оно утрачивает функцию их защиты. Результат всего этого однозначен. «Левиафан все более и более приобретает черты молочной коровы»^{275}.

Из этой оценки вытекают и конкретные рекомендации, которые дают власть предержащим консервативные идеологи различных оттенков. В конечном итоге все эти рекомендации сводятся к необходимости особого упора на функцию прямого насилия как главную форму реализации власти. «Если общество не хочет стать жертвой собственных меняющихся настроений и потребностей, — писал западногерманский консервативный политолог Г. Шесни, — то ему необходим постоянный контроль, постоянное вмешательство государственных инстанций, обладающих авторитетом, который позволяет, руководствуясь возможностями и потребностями общества, выступать против того, чего добивается та или иная группа интересов, сумевшая привести в движение большинство населения»^{276}.

Путь к усилению принудительной функции государства консерваторы видят прежде всего в постепенном демонтаже демократических институтов. «Государство должно иметь государственную цель», — писал в этой связи западногерманский консервативный политолог П. Ноак. И эта цель состоит не в расширении демократии, а в том, чтобы повысить способность государства к управлению и одновременно управляемость каждого индивида. В определенной степени управляемость и демократия находятся в состоянии войны. Поэтому «избыток демократии равнозначен дефициту управляемости»^{277}.

Западная демократия, утверждал, рассуждая в этом же духе, Кальтенбруннер, сама себе враг. Она развивает все грозящие ей опасности в себе самой^{278}.

С этих же позиций атаковали демократию и американские неоконсерваторы. Так, для С. Хантингтона демократия «хороша» лишь до определенных пределов, после чего превращается в свою противоположность. Поэтому стабильность государственного строя требует определенной степени неучастия граждан в демократическом процессе^{279}. Разумность народа «как основа законного конституционного правления»^{280} оценивается скептически. Соответственно, общественное мнение предлагается дифференцировать на «истинное» (т. е. то, которое устраивает консерваторов) и ложное, пронизанное эмоциями и аффектами (то, которое их не устраивает)^{281}.

В наиболее концентрированной форме ориентация на свертывание демократии воплощена в теории «демократического господства элит», представляющей собой в действительности апологетику антидемократического элитарного всевластия. Согласно этой теории, высшие группы господствующего класса образуют не только наиболее действенную и творческую силу общества, но, более того, основу его существования.

История государств и народов, заявлял Кальтенбруннер, — это история элит. Они существовали и существуют во всех социальных системах, во все времена. Элита откликается на требования и запросы времени, масс, принимает решения, способные увлечь массы. Дифференциация, являющаяся постоянной чертой социальной эволюции, это естественный путь образования элиты. Поэтому стремление определенных общественных сил приостановить образование элит, препятствуя дифференциации, по сути своей реакционно^{282}.

«Массы, а не элиты становятся потенциальной угрозой для системы, и элиты, а не массы являются ее защитником»^{283},— писал один из активных проповедников этой теории в Федеративной Республике П. Барах.

Суть теории «демократического господства элит» может быть сведена к нескольким основным положениям.

Первое из них основано на утверждении, будто в современных условиях, для которых характерно значительное усложнение проблем, встающих перед обществом, роль элитарных групп, компетентных в деле управления, по сравнению с прошлым не только не уменьшается, но существенно возрастает.