Конспект

Оставил у нее вещи. Ехал трамваем, потом долго в толпе ждал автобус. Наконец, пришел автобус, но я в него не попал. Подождал еще, людей все больше, автобуса не видать. Долго шел пешком. На Качановке меня окликнули: Оля, Володя, Саша, Зина, Яша и Лена возвращались с похорон.

С тех пор как вернулся из эвакуации, волнуюсь, когда иду в наш институт, и чем ближе подхожу, тем больше волнуюсь. Судьба соучеников? Да, конечно. Но чувствую, не только из-за этого. А из-за чего еще? Институт уже близок, волнение нарастает, и рассуждать я не способен.

– Вернулся твой дружок Винокуров, – говорит Григорий Иванович.

– Заходил?

– Нет, не приходил. Его видели в городе. Плохи его дела. Да ты садись.

Григорий Иванович рассказывает:

– Служил в артиллерии, капитан. Контузило его, когда брали Кенигсберг, правая рука у него отнялась, совсем не работает. Это тебе раз. Старший брат Борис, который у нас преподавал, погиб на фронте. Это тебе два. Родители его в войну умерли. Это тебе три. И жена его, которая в Москве жила, его бросила. Совсем один остался, считай без руки. Сам и живет, говорят, никуда не ходит и сюда не приходил. А какой парень был! Что война наделала! Вы же с ним – друзья, вот я тебе про него и рассказываю. Так разве он один пострадал? Вот и у меня тоже… Эх! – Старик взмахнул рукой, кружка с чаем покатилась по лестнице. Я побежал за ней. Григорий Иванович вышел и вернулся с половой тряпкой. Я хотел ее взять, но он не давал.

– Пусти. Не твое это дело. Ты – архитектор, вот и занимайся своим делом.

– Григорий Иванович, да что вы! Не такое теперь время…

– Пусти, говорю! Ты лучше посиди со мной.

Посидели. От Григория Ивановича я направился к Винокурову. Шел пешком, хоть и далеко.

– Рад видеть тебя живым, – угрюмо сказал Лева, подавая левую руку. И я подал левую, но пожал его кисть обеими. – Заходи.

Хорошо знакомая комната с той же обстановкой.

– Садись, – говорит он и усаживается за мольберт. – Вот, учусь рисовать левой рукой. Писать уже кое-как научился.

– Как же ты один… живешь?

– А, подумаешь!.. Фронт всему научит.

Он ни о чем не расспрашивал, а я не знал о чем говорить. Становилось неловко.

– Не знаешь судьбу Жоры Викторова?

– Не знаю.

– Но тогда он уцелел?

Лева смотрел на меня – соображал – о чем я спрашиваю.

– А-а!.. Тогда он уцелел. Может быть, война выручила, кто его знает. Его забрали в армию. Больше ничего не знаю. Уходя, спросил его: – Не хочешь поехать в Запорожье?

– В Запорожье? Чего я там не видел? А ты что, – в Запорожье? – В Запорожье. Работы – непочатый край, а архитекторов – раз, два и обчелся. – Какой из меня архитектор? С одной рукой? Я уж как-нибудь тут…

На перроне стояла статуя Сталина – огромная, бетонная, покрытая алюминиевой краской. Сталин встречает демобилизованных. Не хватает обряда: выходящие из поезда направляются к статуе и целуют ее. Инвалидов и пассажиров с детьми пропускают без очереди. Детей поднимают, чтобы и они приложились. Вдруг крик: у кого-то, когда он прикладывался, украли чемодан. Так ясно представил себе эту картину, что не удержался от смеха.

– Здравствуйте, Павел Андреевич! Что это вас так развеселило?

Передо мною – главный инженер отделения дороги.

– Здравствуйте, Виктор Иванович! Да это я своим мыслям смеялся.

– А мы вас ждем. Будем кое-что строить, и надо некоторые вопросы согласовать с городом. А Беловол мне сказал, что на днях возвращаетесь вы, тогда и будем решать эти вопросы.

– И дело такое срочное, что вы вышли меня встречать. Польщен.

Виктор Иванович захохотал.

– А для нас дело действительно срочное. Вы когда выходите на работу?

– Завтра.

– Вот и хорошо. Ну, извините, что я вас задержал.

– Ну что вы! Я всегда рад вас повидать.

– И я вам всегда рад. Значит, скоро увидимся.

По дороге на работу догоняю Кривобокова.

– Вас можно поздравить: ваши оба мероприятия утверждены. Євген сказал – они понравились и в облисполкоме, и в Киеве. А мероприятие по Осипенко Головко счел образцовым.

Кривобоков осваивал украинский язык, ходил в театр, читал «Червоне Запорiжжя» и Евстафьева заочно называл Євгеном.

– А схема генерального плана?

– Утверждена. Схему и ваши мероприятия рассматривали одновременно.

– Будут разрабатывать генеральный план?

– Не сразу, после съемки. Вы же знаете – съемка устарела: ни плотины, ни заводов, ни соцгорода, ни правобережных поселков, ни бараков, ни шлаковых отвалов, картина Александровска и его окрестностей, документ любопытный. Головко обещал съемку начать в этом году. А пока, – сказал он, – пользуйтесь схемой генплана, у других и этого нет.

– А кто будет производить съемку? Гипроград?

– Нет. Теперь же тенденция к специализации. Трест «Геотопосъемка» наркомата коммунального хозяйства.

– А как дела с веткой в порт?

– Євген что-то говорил, но лучше вы сами у него спросите.

– А еще что нового?

– Євген в ожидании вашего приезда роет копытом землю – накопилось много работы. А еще приехал Штенфаер.

– Вы его знаете? Что он собой представляет?

– Я его знаю очень мало и судить о нем не берусь.

– А что он делает?

– Понятия не имею. Часто приходит к нам и разговаривает с Евгением.

– Халтурит?

– Возможно.