Константа Роджерса (Т8-25, Мужская дружба, etc) (СИ)

Он бегал по утрам, колотил грушу в спортзале, пил кофе в уютной угловой кофейне, где они часто бывали с Баки, и мучительно думал о том, сунул бы Баки голову в петлю, принимая предложение Фьюри, если бы Стив был убедительнее. Если бы нашел слова, если бы ему хватило сердца признаться — он не может без Баки. Не может совсем.

В кошмарном январе сорок пятого он потерял друга, не смог спасти, не удержал. Тогда он пытался напиться, гнал от себя Пегги и выл, выл в подушку, как животное, не понимая, за что жизнь с ним так. Дав сильное тело и возможность, наконец, отплатить Баки за годы защиты, заботы, она отняла самого Баки. Стив помнил, как просыпался тогда среди ночи, один, и в кромешной тьме походной палатки думал — приснилось. Это сон, сейчас он выйдет на морозный воздух, оботрет снегом лицо, а Баки подойдет сзади, хлопнет по плечу, и скажет: «Эй, Кэп, как жизнь? Девочки снились?» и рассмеется легко и беззаботно, показывая крепкие белые зубы.

Но, едва отдышавшись после очередного кошмара, понимал — не приснилось. Баки нет, нет и никогда больше не будет. В Бруклине его ждет пустая квартира, гитара Баки, так и лежащая на темно-синем покрывале, его пустая чашка, которую Стив любил держать в руках, когда тот ушел на фронт, а сам Баки остался на дне пропасти в чертовых горах.

Стива не было тоже. Он и сам остался там, на дне ущелья, и когда ему представилась возможность красиво уйти, забрав с собой чертова Черепа, он это сделал с поразительной легкостью и облегчением. Последней мыслью, мелькнувшей в тисках сковывающего его холода, было «Наконец-то. Не нужно больше. Ничего больше не нужно».

Когда он проснулся здесь, то первой мыслью его было — опять? Пусть для окружающих прошло семьдесят лет, но еще вчера он нес для Пегги всякую чушь, направляя самолет в океан. Прошло всего ничего с того страшного дня, когда самая его суть рухнула на дно пропасти и разбилась вдребезги вместе с хрупким человеческим телом Баки.

И он стал жить по инерции. Невольно вспоминались детские страшилки про вампиров и волшебников, живущих вечно, о призраках, которые не могут обрести покой. Он чувствовал себя таким призраком. Его окружали люди, которых он не знал, вещи, которые ему не нравились, и город, в котором все было не так, как до войны. Он чувствовал себя инородным телом, камнем в ботинке, пятым колесом. Ему казалось, что окружающая действительность сейчас треснет на плечах, как слишком тесная футболка. Миссии, к которым его стали привлекать, спасали лишь отчасти, Мстители не были Коммандос, они вообще не были командой, каждый норовил тянуть одеяло на себя, самовольничать. Не было ни ощущения плеча, ни уверенности, что его приказ будет выполнен в точности и без изматывающих споров.

Но это было лучше, чем ничего. Он купил квартиру в Бруклине, отчего-то остановившись на той, в которой была гостевая спальня, хотя знал, что в этом веке некому ходить к нему в гости.

А потом случился Баки. Вернее, Зимний Солдат, и реальность еще раз раскололась на «до» и «после». У Стива будто открылось второе дыхание. Жизнь обрела смысл. Он громил базу за базой, каждый раз боясь и желая найти Баки там. Он загонял себя и команду, мало спал и ел, преследуя одну-единственную цель: отбить Баки у этих чудовищ, защитить, забрать себе. Объяснить, рассказать, помочь вспомнить. Снова почувствовать себя дома. Построить островок старого доброго Бруклина здесь, в сердце Нью-Йорка. Вернуться в тридцатые и начало сороковых, когда Баки приходил домой, пропахший потом и морской солью, устало сбрасывал ботинки и с удовольствием пробовал нехитрую стряпню Стива.

Вернуть вечера, во время которых они могли не сказать друг другу и нескольких слов, вечера, в которых Баки уходил на танцы или в кино с очередной Мегги, Бетти или Сьюзен и приходил за полночь расслабленный и сытый или зло насмешничающий сам над собой.

Дни, когда Баки иногда соглашался позировать, и Стив часами переносил очертания его сильного жилистого тела на бумагу.

Субботы, когда Баки вытаскивал его на танцы и вручал очередной подружке своей пассии, и Стив весь вечер мучительно пытался ее развлечь, чаще безуспешно.

А потом Баки вернулся сам. Просто пришел однажды вечером, принеся с собой запах бруклинского дождя, и остался. Несмотря на все пережитое, на то, как оба они изменились, Стив оказался дома. С пятнадцати лет его дом был там, где Баки.

И вот Баки снова сунул голову в петлю, и в этом виноват только Стив. Это к нему Баки пришел, это за ним сунулся к Фьюри, а тот и рад стараться — сразу же взял в такой плотный оборот, что Стив и глазом моргнуть не успел, как снова остался один.

Поэтому, когда зазвонил телефон, он, увидев имя координатора, даже обрадовался. Миссия могла помочь хоть на время выбраться из того стоячего болота, в которое превратилась его жизнь.