— Ага, — ошарашено произнес Баки, погладив Стива по скуле, — и у ГИДРЫ было бы два отморозка вместо одного. Не говоря уже о том, что тот самолет, который ты утопил, достиг бы цели. Отличная мысль, мелкий. Отдать победу в войне чертову Черепу ради того, чтобы сдохнуть вместе со мной. Или — что еще хуже — не сдохнуть.
— Я знаю, как это звучит, но…
— Все, позади, верно? Никто не собирается умирать, я — точно не собираюсь и тебе не позволю. Ближайшие лет семьдесят. Должны же мы дожить до возраста по паспорту?
Стив усмехнулся и потерся щекой о щетину Баки и отпустил его.
— Завтракать будешь? — спросил он, отходя к холодильнику.
— Лучше не надо. Мало ли что.
Стив застыл, не донеся руку до полки, где лежали яйца.
— Я не допущу, чтобы все было настолько… болезненно, понимаешь?
— И что ты сделаешь, хотел бы я знать? — спокойно спросил Баки. — Обезболивающие не действуют, искусственные нервы не отключаются, рука не снимается без распила кости. В ней не поковыряешься, не задев «нервы», не знаю, как они правильно называются, но вскрыть пластины — все равно что снять кожу. Рука ничего не чувствует, только когда в броне. Немного — тепло-холод и давление. Я бы не проламывал ей стены, если бы это было так же больно, как правой. Но если снять верхний слой вибраниума, ощущения как если опустить живую руку в кипяток. Так что завтракать я не буду. Расслабился в мирной жизни, совсем размяк, избаловался. Могу не выдержать, наблюю Старку на ботинки. Как думаешь, он оценит?
— Господи, Бак.
— Нужно просто это сделать, мелкий. Получить бирку, как здоровая корова. Желтую такую. В ухо.
Стиву отчаянно захотелось кому-нибудь врезать, как в юности, когда он был тщедушным борцом за справедливость. Тогда это помогало не чувствовать себя беспомощным, не мириться с несовершенством мира и чужим хамством. После драки (чаще всего конец ее был печален) ему на время становилось легче, что он не смолчал, не струсил и сделал все, что мог.
— Если я увижу, что тебе очень больно, я все прекращу, — решительно сказал он. — Двадцать первый век, а ничуть не лучше средневековья. Пытки и никакой презумпции невиновности.
— Презумпция, — ухмыльнулся Баки. — Ты как что-нибудь скажешь.
— Да, — Стив посмотрел на свои руки, — драться у меня получается лучше, чем говорить.
— Вот напичкает Старк мне руку всякими классными штуками. Там, встроенным репульсором, навигатором, ну или, на худой конец, плеером…
Стив фыркнул от смеха. Теперь он узнавал Баки, который в любой ситуации пытался шутить.
— … вот тогда посмотрим, на кого больше девчонки будут вешаться.
— На Старка, — со смехом ответил Стив, — нам с тобой до него далеко.
— Да, не ценят дамочки хороших парней. Любят, чтобы с ними так, знаешь, без особого пиетета, — голос у Баки звучал чуть надтреснуто, как тогда, в сорок третьем после плена. Вроде и говорил он те же самые вещи, а звучали они все равно немного натянуто и искусственно. — Садись, мелкий, сегодня завтрак готовлю я.
Стив с сомнением на него посмотрел, но все-таки занял стул во главе большого стола общей кухни. Баки покопался в холодильнике, достал оттуда горку овощей, яйца, молоко, бекон и объявил:
— Омлет по-бруклински.
Стив с предвкушением присвистнул и сказал:
— Звучит неплохо.
— Что ты знаешь о «неплохо», мелкий? О «плохо» — верю, что много, а вот наоборот — вряд ли.
Его руки замелькали просто с потрясающей скоростью, как у карточного шулера. Казалось, Баки родился для того, чтобы быть шеф-поваром. Пока длинные кусочки бекона таяли на сковороде, он быстро нарезал овощи (перец, немного лука, помидор) и отправил туда же. Потом взбил яйца в крепкую пену, добавил молока, снова взбил, перевернул зазолотившиеся овощи, дал им чуть обжариться с другой стороны и залил все это яйцами. Немного выждав, он насыпал сверху горку ароматной зелени, убавил огонь и закрыл все крышкой. По кухне поплыл потрясающий аромат.
На который пришел Лэнг. Помятый со сна, с щетиной и торчащим на затылке вихром, он, почти не открывая глаз, сел за стол напротив Стива и сказал:
— Я хорошо себя вел, мамочка, можно мне тоже порцию спецпайка для супермэна?
— Хлопья в шкафчике, молоко на столе, — хмыкнул Баки.
— Уверен, хлопья пахнут по-другому.
— Это потому, что ты недостаточно хорошо себя вел, Лэнг.
Лэнг вздохнул и побрел к холодильнику, а Баки принялся выкладывать дошедший до кондиции омлет на тарелку. Кофеварка в последний раз пшикнула, сообщая, что кофе готов, и тут на пороге появилась Наташа. Окинув взглядом картину «Утро в Башне», она прошла к холодильнику, достала себе апельсиновый сок (пришлось наклониться, отчего и без того очень условный халатик вообще отказался прикрывать что-либо) и изрекла:
— Вот еще одна причина, почему я против совместного проживания. Стоит кому-то увидеть тебя с утра за приготовлением омлета, как годами создаваемый образ безжалостной убийцы разлетается на куски за пять секунд.
Баки написал кетчупом поверх омлета инициалы Стива, поставил перед ним получившийся шедевр и принялся за приготовление чая.