Константин Бальмонт и поэзия французского языка/Konstantin Balmont et la po'esie de langue francaise

C'est un vieux conte de Boh^eme:
Sur un violon, `a minuit,
Dans la lune un tsigane bl^eme
Joue en faisant si peu de bruit,

Que cette musique tr`es tendre,

Parmi les silences des bois,
Jusqu'ici ne s'est fait entendre
Qu'aux amoureux baissant la voix.

Mon amour, l'heure est opportune:

La lune 'eclaire le bois noir;
Viens 'ecouter si dans la lune
Le violon chante ce soir!

Ты знаешь легенду? Лишь только луна,
Блеснув, озаряет молчание ночи,
Средь чащи лесной чьи-то искрятся очи,
Средь чащи поет и рыдает струна,
Смущая покой задремавшей Полночи,
И звуки ее так воздушно-нежны,
      Что только влюбленным слышны,
Когда они шепчутся в сумраке ночи…
Любовь моя! светит волшебно луна,
      И чаща лесная темна
            Полночной порою, —
Скорей приходи и послушай со мною,
Как тихо поет и рыдает струна!

Air de Schumann/На мотив Шумана

Tu fermes les yeux, en penchant
Ta t^ete sur mon sein qui tremble:
Oh! les doux ab^imes du chant,
O`u nos deux coeurs roulent ensemble!

Oh! les notes qui font souffrir,

Et les adorables supplices,
Lorsque l'^ame se sent mourir
En de si profondes d'elices!

D'o`u venons-nous, p^ales ainsi,

De l'avenir, du pass'e sombre?
Tu souffres, et j''etouffe aussi:
Que contemplent nos yeux dans l'ombre?

На грудь мою, полную трепетной муки,
Из грустных очей твоих слезы бегут.
О, светлым потоком текущие звуки,
В которых сердца наши вместе плывут!
Как будто бы самая песня страдает:
В ней слышны рыданья, в ней слышны мольбы.
В блаженстве и муке душа утопает,
Полна бесконечно-печальной борьбы.
Зачем так бледны мы? Что грусть навевает?
Грядущее? Прошлого черные дни?
Ты плачешь… С тобой мое сердце рыдает:
Что там предстает перед нами в тени?

Sir`ene/Сирена

La sir`ene avait tes yeux clairs,
Tes chers yeux, inconstants et vagues,
Tes yeux p^ales et sans 'eclairs,
Tes yeux de la couleur des vagues.

Et la sir`ene avait ta voix,

Ta voix troublante d'enfant blonde,
Quand elle attirait autrefois
Les marins sous la mer profonde.

Et n'avait-elle pas ton coeur,

Lorsque la perfide adorable
Souriait, de son air moqueur,
A ces morts couch'es sur le sable?

Во взоре твоем точно бьется волна:
Сияет в нем ласка, в нем дышит измена.
Такою же лаской коварной полна
И взором таким же — пленяла сирена!

Когда она голосом нежным пловцов

Манила в объятия бездны пустынной, —
Тот голос был твой — полный ласковых слов,
Дрожащий любовью и детски-невинный!

И в миг, когда в бездне корабль погибал,

Когда над тонувшими искрилась пена, —
Твой смех обольстительно-нежный звучал,
Твоею улыбкой смеялась сирена!

Judith/Юдифь