Впечатляющие визуальными решениями сцены чередовались с великолепными диалогами, и образы спектакля застревали в памяти. Большой актерской удачей был диалог безумного мудреца Лира со слепым Глостером и Эдгаром на авансцене. Доводила до слез страстная сцена встречи Лира, обманом приведенного к младшей дочери – Корделии для примирения (ибо сам он так до конца жизни избегал бы ее от стыда). Гипнотизировал эпизод подготовки к единоборству двух братьев – предателя Эдмонда и благородного Эдгара: перед поединком они медленно покрывали себе лицо белым гримом мимов. Очаровывало шествие по сцене плененных Лира и Корделии в тюрьму, когда старик отец нес за дочерью шлейф ее белого платья, как будто провожая ее на трон, и оба были счастливы, а он даже не безумен, ибо дочь его простила и сам он примирился с собой.
Наконец, потрясала воображение финальная сцена: Лир безуспешно пытался усадить за пианино каждую из трех своих дочерей в красивых платьях – красном, желтом, белом; а мертвые дочки все не удерживались на стульях, одна за другой сползали на клавиатуру и, извлекая из пианино пронзительные музыкальные крики, падали на пол… А упрямый Лир снова их поднимал, не отступая от намерения создать наконец свой заветный и любимый образ, который так и не осуществился в жизни: три дочери-красавицы сидят каждая за своим пианино и играют музыку для старика отца, а он ими всеми любуется. Этот бессмысленный труд Короля Лира будет длиться бесконечно (подобно труду Сизифа); показав на несколько минут его начало, в спектакле давали финальное затемнение.
Конечно же, нашлись знатоки, которые вспомнили знаменитые сцены из других современных спектаклей, на которые были чем-то похожи фрагменты из «Короля Лира» – например, из работ режиссера Э. Някрошюса, прогремевших в Москве на гастролях вильнюсского театра «Meno fortas» – «Гамлет» (1997) и «Отелло» (2001). В «Отелло» была очень запоминающаяся сцена, вошедшая во всевозможные «устные учебники» молодых режиссеров: Отелло (В. Багдонас) после того, как задушил Дездемону (Э. Шпокайте), долго, больше трех минут, не мог оставить в покое ее тело, молча совершая бессмысленные действия – обставлял цветами, переносил с места на место, клал на ложе, смотрел в молчании, пока наконец не вымолвил реплику. Эта сцена кому-то вспомнилась в финале сатириконовского спектакля. В «Лире» Л. Додина Гонерилья, Регана и Корделия крепко обнимались втроем и были похожи на чеховских трех сестер; и подобные же объятия были в начале сатириконовского спектакля.
Подобными аналогиями, заметными знатокам, любят иногда «подмалевать» готовую работу режиссера. На это надо сказать, что и сейчас, и во времена Шекспира, и много раньше на такие колкости творческие люди справедливо не обращали внимания. Упреки в сходстве заслуживали бы серьезного отношения только в том случае, если бы в искусстве вообще можно было бы достичь состояния «tabula rasa» – «чистого листа», чтобы сочинять каждое новое произведение во вновь установившейся пустоте, не задевая своим пером ни точки и ни черточки из того, что было написано и нарисовано до тебя. Но «чистого листа» в творчестве не бывает; и безумцем показался бы тот, кто попытался бы начисто вытереть свою память от впечатлений искусства, созданного другими, прежде чем создать свое: у него ничего бы не получилось. Об этом прекрасно сказала Ариана Мнушкина – знаменитый французский режиссер и педагог:
«Я не из тех, кто верит в tabula rasa… Ничто не изобретено. Ничто не сотворено из ничто. Все трансформировано. Эта истина применима и к искусству. Дело обстоит так, как будто есть на свете река, текущая из истоков, и в ней плавают тысячи актеров, каждый из которых заново открывает театр»[34]
.Любое художественное изобретение совершается не в пустоте, а в пространстве современной художественной мысли (в «реке, текущей от истоков»), рядом с тысячами других художественных изобретений; поэтому «похожесть» есть в любом хорошем спектакле, и тренированный взгляд ее разглядит. Главное же в том, что чем дольше шел бутусовский «Король Лир», чем больше подробностей находили в своих ролях Константин Райкин и его замечательные партнеры, тем яснее становилось, что все элементы спектакля необходимы и складываются в большое художественное целое; с каждым месяцем в течение нескольких лет «Король Лир» накапливал энергию воздействия и привлекал все больше зрителей. Среди них, как это обычно в «Сатириконе», были и такие, кто каждый год хотя бы по одному разу ходил именно на «Лира».