Константинополь и Проливы. Борьба Российской империи за столицу Турции, владение Босфором и Дарданеллами в Первой мировой войне. Том II

За такой договор Греция соглашалась «принять на себя твердое обязательство сотрудничать (!)» с державами… «как скоро они будут готовы, комбинируя свои силы с греческими (то есть выставляя от себя достаточные отряды), предпринять против Турции военные действия, окончательной целью которых было бы уничтожение Турецкой империи», а не только благополучное окончание дарданелльской операции, ибо успех этой операции мог бы сам по себе привести к ускоренному миру с Турцией без уничтожения Турецкой империи, что могло бы и не дать желательных для Греции результатов, — то есть принять на себя обязательство за военные действия против Турции, фактически выходившие за пределы возможного в то время для Антанты. При этом специально оговаривалось, во-первых, что «различные частности нашего (греческого) военного соучастия», то есть все то, что могло придать упомянутому «твердому обязательству» реальный характер, должны быть оформлены специальной военной конвенцией в дополнение к ранее указанному «принципиальному» договору[107], а во-вторых, что «в случае, если Болгария будет продолжать оставаться нейтральной, сфера действий греческой армии не может быть вынесена за пределы европейской Турции», то есть как раз за пределы района, примыкающего к Галлиполийскому полуострову и Мраморному морю.

Несмотря на всю свою чрезвычайность, даже эти условия Гунариса еще не исчерпывали всей совокупности греческих чаяний. Из телеграммы Демидова от 14/1 апреля Сазонов уже знал, что принц Георгий Греческий, непосредственно перед этим прибывший из Парижа, — причем на него, по его словам, была возложена президентом республики Пуанкаре или, «по крайней мере», председателем совета министров Брианом, «с которым он близок», «официальная миссия», «с целью вывести Грецию из нейтралитета», — сказал «под секретом» французскому посланнику в Афинах, что, вернувшись в ближайшее время в Париж, он «приложит все усилия, чтобы там восторжествовала идея интернационализации Константинополя, как существеннейшего условия соответствующего участия Греции в войне», и вместе с тем «намекнул на моральное (!) удовлетворение, которое… должно быть дано Греции в вопросе о вступлении греческих войск в турецкую столицу».

Однако и этим еще не ограничивались надежды, поскольку их выразителем являлся принц Георгий, как показала телеграмма Бенкендорфа Сазонову от 17/4 апреля. Сообщая о миссии принца Георгия в Париже, — которую на этот раз возложили на него в Афинах, — великобританский посланник в Греции Эллиот известил Грэя, передавшего об этом сейчас же Бенкендорфу, что «в число условий греческого соучастия входит интернационализация Константинополя, вступление короля во главе греческих войск в Константинополь, уступка Кипра».

Вся картина дипломатической деятельности принца и весьма решительное ответное указание Грэя Эллиоту «о желательности рассеять всякие сомнения относительно судьбы, ожидающей эти предложения», из коих «ни одно… никоим образом не может быть принято (даже!) в соображение», не оставляют сомнения в истинном смысле всего этого эпизода. Очевидно, мы имеем тут дело с правильно рассчитанным шагом французского правительства, упорно отстаивавшего точку зрения первостепенного значения военных операций против Германии и весьма неохотно решившегося принять более крупное участие в дарданелльской операции и то лишь для того, чтобы не допустить чрезмерного укрепления Англии на Ближнем Востоке, — шагом, рассчитанным на то, чтобы парализовать охоту Англии к дальнейшему расширению операции. Равномерное с Англией участие в ней потребовало бы непосильного для Франции, по мнению Жоффра, напряжения ее военных сил, а потому представлялось целесообразным побудить греческое правительство выдвинуть условия, нежелательные как для России (интернационализация Константинополя и т. д.), так и для Англии (уступка Кипра, а также размеры требуемой от Антанты военной помощи!). Какую роль сыграла эта политика Франции, вполне сообразная с ее общим положением в данное время, не только в рассуждениях принца Георгия, но, может быть, и в более ранних заявлениях Гунариса, об этом поведают со временем французские и греческие архивы. Во всяком случае, цель была достигнута[108].