Константинополь и Проливы. Борьба Российской империи за столицу Турции, владение Босфором и Дарданеллами в Первой мировой войне. Том II

Ни в России, ни в Англии, видимо, не отдавали себе отчета в значении для Болгарии событий этих недель — сначала успеха, а затем неудачи дарданелльской операции. О нем можно судить, помимо предшествующих данных, на основании длиннейшего, добросовестнейшего, «ученейшего» и весьма наивного «секретного донесения» Маджарова своему правительству от 27/14 марта, видимо ставшего достоянием русского правительства через посредство организованной при Генштабе военной контрразведки, на которую со свойственной военным властям в военное время энергией были возложены весьма разнородные функции[124]. В нем Маджаров, ссылаясь на шифрованную телеграмму, полученную им «9 марта 1915 г.» (надо полагать, старого стиля, то есть 22 марта н. ст.), заявлял, что ныне «понял, что болгарское правительство решило не оказывать Тройственному соглашению, а особенно России, даже той помощи, которую Греция и до настоящего времени (то есть, очевидно, после падения Венизелоса) оказывает Франции и Англии, не оскорбляя этим ни Германии, ни Австро-Венгрии, ни Турции и не считая этого за нарушение нейтралитета. Мало того, эта телеграмма дала ему „серьезный повод предполагать, что Вы (Радославов и его правительство) решили не соблюдать до конца нейтралитета“, иначе говоря, решили встать на сторону Германии, Австро-Венгрии и Турции».

Ни в России, ни, в особенности, в Англии, однако, и тогда не поняли, что весы болгарской политики склонялись в сторону срединных империй.

В Англии нарастало убеждение, что дарданелльская операция, подвергшаяся тяжелой неудаче 18/5 марта, осуждена, без содействия болгар, на полный неуспех. 3 апреля /21 марта Демидов извещал Сазонова о том, что английский военный агент объяснял трем дипломатическим представителям Антанты в Афинах, что «из всех планов десанта высадка в (находившемся в руках болгар) Дедеагаче представляет самые благоприятные условия и позволит избежать десанта на Галлиполийском полуострове, который натолкнулся бы на грозную по своей организации оборону». «Вследствие этого он высказал убеждение, что, по его мнению, следует обратиться к Болгарии за разрешением на пропуск 150 тысяч англо-французов (аналогичное разрешение только что было признано Грэем невозможным для пользования русскими Бургасом), число которых может быть доведено до 250 тысяч человек, для совместных действий с русскими войсками, которые высадятся со своей стороны» (где?!!). Пораженный тем, что «положение было представлено нам крайне серьезным с военной точки зрения», Демидов, говоря от имени всех трех представителей держав Антанты, был склонен думать, что Тройственное согласие должно было бы действовать в Софии с наибольшей твердостью, заявив, в случае надобности, о своем решении считать отказ или предложение неприемлемых условий за акт недружелюбный. Непосредственно за этим пробным шаром, пущенным из Афин, Грэй предложил Сазонову «пригласить болгарское правительство высказаться окончательно, согласно ли оно присоединиться к союзным державам на условиях получения Македонии в границах 1912 г. со включением Монастыря, а также Фракии до линии Энос — Мидия». Извещая Извольского и Делькассе 7 апреля ⁄ 25 марта о том, что он согласился на это предложение, Сазонов, однако, указал в то же время на необходимость заявить болгарскому правительству, что оно может рассчитывать на благожелательное отношение союзников только в том случае, если им немедленно будут приняты меры к прекращению действий болгарских четников, усилившихся перед этим в Македонии.