Константинополь и Проливы. Борьба Российской империи за столицу Турции, владение Босфором и Дарданеллами в Первой мировой войне. Том II

Горячая поддержка, оказанная принцем Георгием, находившимся в Париже, этой несколько туманной и загадочной формулировке, позволяет думать, что устно ему было дано такое ее истолкование, которое, по его мнению, соответствовало интересам Греции. В частности, следует обратить внимание на слова о «полной солидарности с союзниками», на которой Делькассе советовал грекам строить свои надежды[136]. Дело в том, что когда, несколько месяцев спустя, удалось убедить Пашича согласиться на известные уступки Болгарии за обещанные Сербии по окончании войны огромные приращения на западе и когда Грэй признал необходимым, ввиду недовольства среди сербов, «дать г. Пашичу окончательную гарантию насчет территорий, которые Сербия получит в результате победоносной войны», он не только предлагал точно их перечислить, но «сверх того желал, в качестве залога нашей добросовестности, пригласить Сербию сделаться участницей союза 5 сентября» (1914 г.), на основании которого державы «согласились, что, когда наступит время обсуждения условий мира, ни одна из союзных держав не поставит каких-либо условий мира без предварительного согласия каждого из других союзников». В этом, вместе с отказом от сепаратного мира, заключалось все содержание договора, в котором участвовали позднее, кроме трех держав Антанты, лишь Япония и Италия. Предложение Грэя встретило возражения со стороны Италии, и Грэй счел нужным обратиться через посла в Риме к барону Соннино с необычайно настойчивой телеграммой, дабы убедить его в необходимости такого чрезвычайного шага, о чем он известил и Сазонова (памятная записка Бьюкенена от 2 августа ⁄ 20 июля). «Возражения барона Соннино против какого-либо подобного заявления мне вполне известны, — говорилось здесь, — но я чувствую себя вынужденным обратиться к нему с личным призывном пересмотреть его отношение к делу. Я уже лично обязался насчет приобретения Сербией Боснии и Герцеговины и широкого доступа к Адриатическому морю в Далмации. Сдержанность в вопросе точного определения этих территорий не может сделать это обязательство менее связывающим, оно может лишь сделать его воздействие на сербское общественное мнение менее сильным. Барон Соннино, по-видимому, опасается впечатления на итальянское общественное мнение, если он даст свое согласие на вышеприведенные пункты, но ему надлежало бы принять во внимание, что полное согласие Италии на окончательное обязательство (pledge) перед Сербией будет иметь неоценимое значение в деле приобретения приверженности славян, над которыми ей вскоре предстоит властвовать. Оппозиционное поведение со стороны Италии в этом деле ставит ее в неблаговидное положение. Ее, ныне признанные, притязания в Истрии и Далмации уже затруднили нашу задачу на Балканах; они и теперь подвергают нас риску возможной неудачи на Дарданеллах со всеми последствиями, которые явились бы результатом такой неудачи». Горячность тона, столь мало свойственна обычным дипломатическим актам, исходившим от Грэя, разумеется, объясняется прежде всего тревогой за все положение на Балканском полуострове и необходимостью преодолеть сопротивление Италии против предоставления Сербии Фиуме, Спалато, Рагузы, Катарро и Сан-Джованни-ди-Медуа в качестве действительно «широкого доступа к Адриатическому морю».

Наряду с этим, однако, обращает на себя внимание значение, которое он придавал своему предложению «пригласить Сербию сделаться участницей союза 5 сентября», в качестве «залога нашей добросовестности» и «окончательного обязательства перед Сербией». Ясно, что формальному участию в этом союзе приписывалось особое значение. В связи с этим следует признать вероятным, что слова Делькассе об установлении «полной солидарности» Греции с «союзниками» имели смысл, выходивший за пределы моральных гарантий и «покровительства» греческим интересам, а должны были дать Греции, путем включения ее в число союзников, формальный «залог добросовестности» держав Антанты.