Константиновский равелин

Тяжелый гул донесся сквозь стены: немцы, готовясь к переправе, бомбили южный берег бухты. Уже давно не пропадала над городом гигантская туча дыма и пыли, уже давно без счета и времени сыпались с неба немецкие бомбы, а со всех сторон беспощадно надвигался на Севастополь, все уже сжимаясь, как кольцо удава, железный грохот многодневного боя, и все же, когда в городе рвались вражеские фугаски, Евсеев болезненно морщился, словно страдал зубной болью. Так со страдальческой гримасой капитан 3 ранга открыл сейф, высек искру и прямо в нем спалил все содержимое. Затем достал из ящика круглую печать части и, выйдя на балкон, далеко швырнул ее в море. Вернувшись, он вытер о штаны руки, будто сделал нехорошее, темное дело.

Немного постояв, он решительно подошел к телефону:

— Остроглазов!

— Есть, товарищ капитан третьего ранга!

— Оставь кого-нибудь за себя — и немедленно ко мне!

То же самое было приказано Булаеву и Юрезанскому.

Все трое появились необыкновенно быстро, и Юрезанский, войдя последним, с силой захлопнул дверь. Подхваченная сквозняком, взметнулась из сейфа бумажная гарь и закружилась черными бабочками, медленно оседая на пол. Командиры секторов молча, как зачарованные, смотрели на нее, пока она вся, до последней пылинки, не коснулась пола.

— Да! — жестко сказал Евсеев, когда глаза обратились на него. — Сегодня ночью мы оставляем равелин! За этим я и вызвал вас сюда!

Неужели всего несколько дней прошло с тех пор, как они тут же, в этом кабинете, получали сектора обороны? Тогда это были еще мальчики, смутно представлявшие себе встречу с врагом, теперь перед капитаном 3 ранга стояли воины с опаленными лицами, ввалившимися щеками и холодным блеском слишком много увидавших глаз. Никто из них не задавал вопросов, никто не проявлял признаков радости (до ночи нужно было еще дожить!) — просто ждали, что командир скажет дальше, готовые выполнить любой приказ.

Евсеев по достоинству оценил это молчание.

— Что скажете?

Юрезанский сдержанно кашлянул — «гм», Булаев стоял молча, сжимая огромные кулаки, Остроглазов потерянно произнес:

— Неужели оставим?

Внезапно Евсеев вскипел:

— А мне, думаете, легко? Но вы сами понимаете, что дальше стоять здесь нет ни сил, ни смысла. А Севастополь не только вот здесь! — Он топнул по полу ногой. — Больше того — сейчас судьба его будет решаться там! — Евсеев выбросил руку в сторону городского берега. — Вот где еще пригодятся наши жизни!

— Ясно! — прогремел Булаев и тотчас же смущенно смолк, сам удивленный своей «дерзостью».

— Все это правильно, товарищ капитан третьего ранга! — поспешил объясниться Остроглазов. — Можно заставить поверить в это свое сознание, но что делать с сердцем?

— Оставьте сейчас анатомию! — махнул рукой Евсеев, смутно припоминая, что повторяет чьи-то слова. — Я бы хотел слышать ваши соображения насчет организации отхода.

— Лучше всего — по бонам! — оживился Булаев. — Они сейчас тянутся до середины бухты, а там плыть совсем малость останется!

— Правильно! — согласился Евсеев. — Я тоже думал об этом. Уходить будем по секторам: первым Юрезанский, затем — Булаев, последним — Остроглазов. В каждом секторе оставим двух человек, которые уйдут последними. Последний из них взорвет все ценное в равелине. Этого человека я назначу сам!

— Время начала отхода? — опросил Остроглазов.

— Сектор Юрезанского начнет в два часа. Но об этом пока никто не должен знать, кроме вас троих. Остальным объявить об отходе в час ноль-ноль.

Евсеев достал часы, молча предлагая сверить время.

— Есть ли еще какие-нибудь вопросы?

— Ясно! — ответил за всех Булаев, ободренный командирской похвалой.

— Тогда — по местам!

«По местам!» — сколько энергии, лаконизма, динамики в этой короткой команде! После нее уже невозможно идти шагом. Каждый бросается бегом, стараясь как можно быстрее очутиться на «своем месте», ибо только когда все окажутся в пунктах, указанных расписанием, можно будет пустить в ход сложный механизм боевого управления людьми.

Вот почему все трое, выйдя от Евсеева, бросились к своим секторам. И тотчас же в воздухе повис сухой треск длинных автоматных очередей. Четко отщелкивая каждый выстрел, работало оружие врага. Наше отвечало ему злой короткой скороговоркой. За каких-нибудь несколько секунд разгорелся бой. Остроглазов влетел в свою секцию, когда все бойцы, прижимая скулами подпрыгивающие приклады, вели ответный огонь. Взводя на ходу пистолет, он подскочил к амбразуре. Несколько пуль просвистело над головой, затарахтело о противоположную стену. Остроглазов пригнулся, еще не разобравшись, куда стрелять. Широкие провалы в стенах, сделанные систематическими бомбежками и артобстрелами, позволяли теперь видеть почти все поле боя. И отовсюду: и из небольших лощинок, и из-за бугорков, и просто из-за камней — неслись к равелину свистящие огненные трассы. Где-то, совсем недалеко, мягко бухали орудия, но разрывов почему-то пока не было слышно. Но вот первый из них грохнул у самого подножия равелина, и тотчас же, вслед за ним, стали рваться еще и еще.