Константиновский равелин

— Смотреть внимательней! — тревожно прокричал Остроглазов, боясь, что немцы могут скрытно подойти к равелину. Но его никто не услышал. Грохот нарастал с каждой минутой. И вдруг, все покрывая своим громом, стали рваться авиабомбы. Это был уже не бой, а уничтожение. Это был поединок человека с металлом. Металл был повсюду — раскаленный, зазубренный, он летел со всех сторон, рассыпался на тысячи осколков. Металл выл, ревел, бесновался, словно был одушевленным, и казалось, после этого смерча невозможно уцелеть живому существу!

Люди прижались к камням, к полу, затаились в щелях, оглушенные, парализованные, часто и тяжело дышали. Евсеев, не добежав до начала боя к своему КП и оставшись в секторе Булаева, теперь так же, как и все, лежал, прижавшись к каменному полу. Среди грохота, среди мрака, дыма и пламени, среди господства смерти и разрушения в его голове неотступно билась только одна мысль: «Сколько людей уцелеет после этого все сметающего шквала?» Иногда он приподнимал голову, пытался смотреть по сторонам, но сквозь сплошную завесу дыма и пыли ничего не было видно. Порой сквозь стоящий в голове тонкий звон, сквозь плотно набитый грохот в ушах прорывался чей-то крик или стон, будто на секунду приоткрывали дверь, и тотчас же пропадал в клокочущей буре разрывов. Было немного жутко лежать вот так, одному, затерянному среди раздробленных камней, не видя и не ощущая товарищей, и Евсеев стал медленно и осторожно ползти в сторону в надежде найти еще кого-нибудь живого. Через несколько метров он действительно наткнулся на что-то мягкое и протянул вперед руку.

— Кто?! — прохрипел приглушенно человек, и Евсеев по голосу узнал Булаева.

— Это вы, Булаев? — спросил он радостно, прижимаясь к нему.

Булаев тоже узнал его:

— Так точно, товарищ капитан третьего ранга!

Он не знал, что еще сказать, но тоже был обрадован встречей с командиром в такую минуту и вдруг заботливо и неуклюже стал заползать так, чтобы прикрыть Евсеева собой от осколков и пуль. Но Евсеев не заметил и не понял этого движения. Он ждал, когда самолеты прекратят бомбежку. Только после этого он надеялся разобраться во всем этом хаосе, установить связь с секторами. Он не знал, где сейчас Калинич, жив ли Остроглазов, но старался думать, что все кончится благополучно. Так он пролежал еще минут пять, ощущая всем телом, как высоко вздымается при дыхании мощная грудная клетка матроса. Вдруг перестали рваться бомбы. Они уловили этот миг одновременно, так как тотчас же вновь стали выделяться из общего гула боя сухие очереди автоматов. Булаев поднял голову, прислушиваясь, сказал неуверенно:

— Отбомбились?

Но Евсеев был уже на ногах. Сквозь еще не осевшие дым и пыль он спешил в сектор Остроглазова, наиболее открытый для атакующих. Он все время спотыкался и терял равновесие на кучах раздробленных камней и раза два даже упал, но ничего этого не замечал. Когда он вбежал в секцию Остроглазова, тяжело дыша, сжимая в руках пистолет, немцы уже начали атаку на равелин короткими перебежками. Он стал шарить глазами по сторонам, ища лейтенанта, и увидел его лежащим у одной из амбразур, перепачканного землей и гарью. Лейтенант, тщательно целясь, разряжал по наступающим свой пистолет. Еще несколько уцелевших бойцов вместе со своим командиром вели частый огонь. Евсеев подскочил к одной из огромных брешей, пренебрегая опасностью, выглянул наружу. То, что он увидел, заставило его сердце наполниться радостью: высокие стены равелина вспыхивали желтым и голубоватым огнем — секторы Булаева и Юрезанского продолжали бороться и жить.

Евсеев расслабленно прислонился к стене, блаженно провел пятерней по лицу.

«Нет! Это еще не конец!» — облегченно подумал он, чувствуя, как вновь наливается силой рука, сжимающая пистолет. И вдруг прокричал резко и уверенно, полный решимости действовать:

— Остроглазов! Своих людей на крышу!

— На крышу! Живей! — отрепетовал обрадованный лейтенант, слыша голос командира, о котором он думал с такой же тревогой, с какой Евсеев думал о нем, пока рвались немецкие бомбы.

Матросы и солдаты бросились наверх уже знакомыми ходами занимать свои места.

— Пошлите связного по секторам! — крикнул вдогонку лейтенанту Евсеев. — Все наверх!

Бойцы вышли на крышу как раз кстати. Отсюда открывались такие секторы обстрела, о которых там, внизу, в секциях, нечего было и думать. И тотчас же немецкие солдаты, которые раньше были недосягаемы, попали под интенсивный обстрел. И все же они продолжали продвигаться вперед. Скоро до передних осталось не больше ста метров, и Остроглазов ясно увидел на лицах солдат выражение злобы, напряжения и бесстрашия.

— Держись, ребята! Эти — на все готовы! — крикнул лейтенант, машинально взводя пистолет, не отрываясь от наблюдения.

— А к смерти приготовиться мы им поможем! — в тон отозвался Шамяка, но на его шутку никто не ответил.