Контакт на случай ЧП

Жмурюсь и запрокидываю голову в попытке усмирить бешено несущиеся мысли. Они – единственное, что сейчас несется. Поезд все еще стоит на месте, и никто не удосужился объяснить почему.

Пытаюсь сосредоточиться на приближающемся сочельнике, на своем предложении. Еще этим утром у меня в голове был четкий сценарий того, как все должно пройти, но сейчас я ни слова из него не могу вспомнить.

Открываю глаза и смотрю на Кэтрин.

– Можно еще драже?

В этот раз оборачивается дама, сидящая перед нами. Она неодобрительно хмурится и подносит палец к губам, как библиотекарь:

– Ш-ш-ш-ш!

Кэтрин усмехается, явно обрадованная, что на этот раз общественность гневается не на нее. Она передает мне всю коробочку, и я пытаюсь вытряхнуть немного себе на руку.

Безуспешно. Трясу сильнее, гремя драже, чем заслуживаю еще один комплект осуждающих взглядов от пассажиров вокруг.

Я сдаюсь и вместо этого достаю свою сумку из-под сиденья. Вслепую шарю во внешнем кармане на молнии в надежде, что если дотронусь до изящной, но надежной коробочки с кольцом, то успокоюсь. Сконцентрируюсь.

Не помогает.

Открываю ее, осторожно, чтобы Кэтрин не увидела, что внутри. Огромный бриллиант мне подмигивает. Это меня тоже не успокаивает. Бесшумно захлопываю коробочку и закрываю портфель.

Застегиваю пряжку, и она издает самый тихий щелчок.

На меня оборачиваются как минимум полдюжины голов, и воздух наполняется раздраженными «ш-ш-ш-ш!».

Кэтрин наблюдает за происходящим с широкой улыбкой, наслаждаясь тем, как я внезапно стал непопулярен.

– Знаешь, – наклоняется она ко мне, – если задуматься, от тебя и правда пахнет ветчиной.

Она произносит это нормальным голосом, даже не думает шептать. Но никто ей и слова не говорит.

Мне кажется, я попал в эпизод «Сумеречной зоны», где все меня ненавидят. Или в одно из тех шоу со скрытыми камерами и розыгрышами. Нет, правда! Наклоняюсь в проход и высматриваю камеру на всякий случай.

Время для этого я выбрал самое неподходящее, потому что вместо скрытой камеры я оказываюсь лицом к лицу с промежностью какой-то женщины, проходившей между сиденьями как раз в тот момент, когда я повернулся.

Она громко испуганно восклицает, и я тотчас рассыпаюсь в извинениях. Можете представить, как это нравится публике.

Поворачиваюсь к Кэтрин, ожидая увидеть ее злорадство. Она спит.

Не-а. Так не пойдет. Ей нельзя спать, из-за чего я и ввязался во все это безобразие. Легко толкаю ее плечо. Ноль реакции. Опускаю ладонь ей на руку и немного трясу. Она отмахивается.

– Кэтрин, – шепчу я. – Проснись.

– Изыди, – бормочет она своим нормальным голосом, но на нее никто даже не смотрит, чего уж говорить об осуждении. Все ясно: этот поезд существует в альтернативной вселенной, где все наоборот.

Я обычно нравлюсь людям.

Она… она – Кэтрин.

Мне совсем не нравится, что мы поменялись ролями.

Легонько щелкаю ее по щеке, не больно, но достаточно ощутимо, чтобы она возмущенно открыла глаза.

– Знаю, ты устала, – говорю я, потому что сам очень устал, – но тебе еще несколько часов нельзя спать.

– Точно, – измотанно говорит она, поднося руку к лицу и дергаясь, когда ее пальцы касаются явно еще больного места.

– Скоро поспишь, – шепчу я, ощущая неизбежный прилив сочувствия. – Обещаю.

Кэтрин тихо ворчит, но кивает.

Закрываю глаза на секунду, а потом сконфуженно ей улыбаюсь.

– Наверное, будет нечестно, если я посплю?

Она бросает мне быстрый уничижительный взгляд, но мгновение спустя я слышу странное пыхтение. Оборачиваюсь и вижу, что Кэтрин надувает ту дурацкую подушку из самолета.

Она отдает ее мне с улыбкой.

– Держи. Я разбужу тебя на нашей остановке.

– Спасибо, – с искренним удивлением говорю я. Можете мне не верить, но весь поезд оборачивается и злобно на меня смотрит.

Озадаченно качаю головой и надеваю подушку на шею. В какой вселенной людям больше нравится колючая Кэтрин, а не милый Том?

За этой мыслью следует еще более досадное осознание: мне нравятся колючки Кэтрин.

Очень.

Всегда нравились.

20. Кэтрин

23 декабря, 21:39

– Эй, Фло-Джо. Можно помедленнее? – кричу я в спину Тому, несущемуся, почти бегущему по вокзалу в Буффало.

Он неверяще на меня оглядывается.

– Фло-Джо? Ты серьезно сейчас сравнила меня с легкоатлеткой из восьмидесятых? И я тебе говорил надеть в кои-то веки что-нибудь кроме твоих дурацких каблуков!

– Ты прекрасно знаешь, что шпильки – неотъемлемая часть моего стиля. И мне сложно за тобой успевать не столько из-за туфель от Джимми Чу, сколько из-за сотрясения мозга.

Том сразу же сбавляет ход.

– Спасибо, – говорю я, заталкивая подальше чувство вины из-за этой крошечной лжи. Головная боль меня сейчас не так уж и беспокоит. А вот мозоль на пятке, с другой стороны…

В ответ на мою благодарность Том что-то бурчит.

Мы идем рядом, теперь уже в приемлемом темпе, и я поднимаю на него взгляд.

– Не знаю, с чего ты так надулся. Добрые люди в поезде были просто любезнее некуда.

– Не знаешь, почему я надулся? – спрашивает он. Мы спускаемся на эскалаторе к платформе, чтобы пересесть на следующий поезд. – Правда?