Контора идёт по следу

«Вот будет хохма, если этот рехнувшийся старик, заподозрив, что я пытаюсь отравить его в отеле, заставит меня или официанта перепробовать все заказанные блюда! Нет, это будет не хохма, это чревато провалом! Официант доложит портье, тот в свою очередь — управляющему, затем прибудет полиция, выяснять, что за странные типы появились в отеле. А дальше… Нет, не будем развивать сюжет — всё будет нормально!» — решил Казаченко, поворачивая ключ в замке зажигания.

Чтобы приободрить притихшего на заднем сиденье Розенталя, Олег решительным жестом вынул из кармана конверт с деньгами.

— Арсений Павлович просил меня передать вам это… Он сказал, что с тех пор, как вы расстались, ваши вкусы могли измениться, поэтому он не стал навязывать какой-то свой подарок… Словом, он передал вам деньги, чтобы вы могли сделать себе подарок по своему усмотрению…

Розенталь приоткрыл конверт, оценил количество купюр, одобрительно поцокал языком и засунул деньги во внутренний карман пальто.

* * *

В номере, вопреки опасениям Казаченко, Розенталь без лишних предисловий, даже не помыв руки, сразу принялся за доставленную снедь. При этом он без умолку говорил.

Зрелище не для брезгливых. Куски хлеба, стейка, сыра, яблочного пирога вываливались изо рта, скатывались ему на грудь, за жилетку. Апельсиновый сок ручейками стекал по подбородку. Крошки и брызги разлетались по всему номеру — так увлеченно переживал Аркадий Соломонович дармовой обед и… собственное повествование.

Удивительное дело: рассказывая о событиях своей молодости, старик преобразился.

Никакого намека на маниакальную подозрительность, никаких безумных всполохов в глазах. Говорил он эмоционально и очень убедительно. Речь логичная, аргументация обоснованная, наблюдения, оценки людей и событий филигранны и не лишены тонкого юмора.

Уточняющие вопросы, которые предполагал поставить Казаченко во время следующей явки, теперь казались ему излишними — так последовательно и полно освещал интересовавшие Олега факты и события бывший секретный сотрудник органов госбезопасности «Павлов».

При этом он продолжал есть. После доставки в номер дополнительной порции еды запасы бумажных салфеток были исчерпаны, и теперь Розенталь пользовался полотенцами из ванной комнаты.

Цепкая память Аркадия Соломоновича удерживала неподдающееся счету количество фамилий и такое множество неизвестных нюансов исторических событий, которые бы стали изюминкой любого повествования.

— Вы уж простите меня, старика, за многоречивость, но я полагаю, чем с большими чемоданами подарков вы вернетесь домой, тем больше радости доставите людям, пославшим вас за тридевять земель. Поэтому, дорогой Олег Юрьевич, давайте разложим всё по полочкам…

Мое становление как homo socius совпало с вхождением во власть, я имею в виду большую власть, Иосифа Виссарионовича Сталина. В 1928 году я стал учиться на первом курсе биологического факультета Киевского университета, а он — единолично управлять советской империей. Вот с него и начнем!

Часть V. Нам столетье — не преграда!

Глава первая. Диагноз профессора Бехтерева

— Однажды в 1927 году, — размеренно, будто диктуя стенографистке, начал рассказ Розенталь, — Сталин, до утра работавший в своем кремлевском кабинете, посетовал на головную боль и бессонницу.

Жалобы на здоровье первого лица Советского государства соратниками из его ближайшего окружения были восприняты как указание, и вскоре Иосиф Виссарионович попал на консультацию к академику Бехтереву.

Сталин в те годы демонстрировал удивительную внешнюю скромность, никогда не «высовывался», всегда превозносил способности других, отводя себе скромную роль «ученика и продолжателя дела Ленина». Даже в схватках со своими конкурентами он никогда не выставлял себя в первые ряды: Троцкого уберут Каменев и Зиновьев, близкие соратники Ленина. Когда надо будет расправиться с ними, Сталин объединится с Бухариным и так далее.

Вместе с тем всеобщее заблуждение, что Сталин был тихоней! Ленин ценил его организаторские таланты и теоретическую подкованность — не случайно же он писал Горькому, что «у нас здесь есть замечательный грузин, блестящий знаток нацвопроса».

Мало кто знает, что именно Владимир Ильич инициировал на XI партийном съезде избрание Сталина генсеком. И после окончания съезда Ленин опять повторил, что ключевую должность должен занять Сталин, чтобы организовать работу всего партийного аппарата в центре и на местах…

— Простите, Аркадий Соломонович, в этой связи не могу не задать вам вопрос: а как же знаменитое «Письмо к съезду»? Вспомните слова Ленина: «Сталин слишком груб, и этот недостаток, вполне терпимый в среде и в общении между нами, коммунистами, становится нетерпимым в должности генсека». Что вы на это скажете?