— У нынешних исследователей ленинского наследия имеются серьезные сомнения в том, что это надиктовал Владимир Ильич. А уж то, что это не было написано его рукой, сомнений нет ни у кого: Ленин был парализован. Авторитетные ученые склоняются к мысли, что так называемое «Ленинское завещание» было состряпано либо кем-то из его ближайших родственников: Надеждой Крупской и его младшей сестрой Марией Ульяновой, либо Троцким и его правой рукой Склянским…
Имейте в виду, что после двух революций 1917 года — Февральской и Октябрьской — люди были очень растеряны. Дикий голод, страшная нищета. Однако Сталин, вопреки всем этим бедам, умел воздействовать на людей. Ему, сильнейшему аппаратному руководителю, равных не было — он умело расставлял свои кадры. И, таким образом, произвел впечатление на верхушку партии…
Спорить вы не будете, что пропаганда тех лет не значительно отличалась от сегодняшней: по телевидению Сталин не выступал. Его малый рост и сухую левую руку, рябую физиономию, наконец, грузинский акцент оценить никто не мог. А когда это выяснилось, он был уже полубогом! После разрухи и хаоса революции люди мечтали о сильной руке. И получили ее…
Завершив тираду, Розенталь умолк и, как показалось Олегу, ожидал от него оценки сказанному. Но Казаченко ограничился одобрительным кивком.
— Но давайте, Олег Юрьевич, вернемся к медицинской консультации, когда Сталин согласился пройти в числе других руководителей партии и государства освидетельствование у профессора Бехтерева, ведущего специалиста страны…
По утверждению антисталинистов, прежде всего Хрущёва и Горбачёва, а также их приспешников, встреча закончилась тем, будто Бехтерев, признанный авторитет в психоневрологии, отказал Иосифу Сталину, восходящей звезде международного пролетарского движения, в психической полноценности, так как разглядел в нем «параноика». Именно с этого и начинаются вопросы.
Трудно допустить, чтобы Владимир Михайлович, мировое светило в области невропатологии, психиатрии и психологии, лишь на основании жалоб пациента на головную боль от чрезмерных умственных перегрузок и от хронического недосыпания мог поставить диагноз «паранойя».
Даже для начинающего психиатра азбучной истиной является, что такое заключение сделать невозможно в ходе первичного внешнего осмотра, без специально формулируемых вопросов из области психиатрии, а также беседы, предусматривающей выявление бреда. Что уж и говорить о директоре Института по изучению мозга человека и психической деятельности, коим-то и являлся Бехтерев!
Кроме того, люди, хорошо знавшие Бехтерева, с трудом представляют себе ситуацию, при которой он решился бы задавать Сталину специфические вопросы, чтобы установить, действительно ли вождь страдает психическими отклонениями. А уж то, что набиравший силу лидер государства стал бы на них отвечать, выглядит совсем невероятно.
Наконец, приписываемое Бехтереву оглашение диагноза не выдерживает никакой критики еще и потому, что академик, свято чтивший клятву Гиппократа, не мог ради сенсации пренебречь первой заповедью медика и разгласить врачебную тайну.
Слухи о конфронтации Сталина с Бехтеревым, якобы возникшей вслед за оглашением диагноза, как и об отданном вождем приказе физического устранения академика, активно муссировались в медицинской среде и оттуда распространились в общество.
В доказательство своей правоты анонимные правдоискатели приводят тот факт, что Сталин вслед за кончиной Владимира Михайловича запретил пользоваться трудами Фрейда, Адлера, Юнга и других апологетов психоанализа, авторитет которых в глазах Бехтерева был достаточно высок.
Подтверждение своей версии о психической неполноценности Сталина люди пристрастные находят даже в том, что вождь годами не показывался медикам, пользуясь лишь услугами зубного врача, да своего старинного приятеля-фельдшера, с которым был знаком еще со времен обороны Царицына.
Наконец, наиболее весомым аргументом злобных противников Сталина, свидетельствующим, что он не только покинул клинику Бехтерева с диагнозом «паранойя», но и действительно страдал психическим заболеванием, является якобы имевшее место преследование вождем профессоров-медиков, с особой откровенностью выразившееся в ходе «Дела врачей».
Ну, во-первых, не Сталин инициировал это «дело». Зачинщики известны, и история дала им свою отповедь-приговор.
Во-вторых, полное отрицание Сталиным научных трудов буржуазных психоаналитиков нельзя рассматривать в отрыве от исторического контекста.
Так ли уж нужны стране всеобщей безграмотности, едва только начавшей приходить в себя после Гражданской войны, все эти теории о сексуальных переживаниях? Они — теории — будут отвлекать людей от классовой борьбы.