Старшина есть старшина, он просто обязан отыскать какую-нибудь хрень, без которой, по его разумению, вверенным ему бойцам ну просто швах. На все уговоры не вздумать прочёсывать развалины, потому что там полно взрывающейся дряни, — ноль реакции. Стращали и вероятностью напороться на шарившие в округе ДРГ — ухмылочка. В Витю вселился дух старшины и ничего с этим не поделать. К тому же он поисковик со стажем, а это уже диагноз.
Развалины встретили едва уловимым запахом гари и тлена, тишины и… появившимися ниоткуда собаками. Были они худы, предельно осторожны и с непривычно пристальным, совсем не собачьим взглядом. Взгляд из преисподней, ничего не выражающий, оттого жуткий. Они следовали по пятам, двигаясь бесшумно и держась на безопасной дистанции. Сначала он даже обрадовался: всё-таки живые души. Но прояснение наступило быстро, и на смену умилению пришло понимание, почему они за ним увязались: он для них живые консервы. Свежатина, вкус которой они еще не забыли. Трупы давно обглоданы, а тут живое мясо…
Старшина схватил обломок кирпича, но собаки исчезли: мираж, что ли? Только что были, а теперь нет.
В бывшей трёхэтажке на втором этаже целой оставалась только часть угловой квартиры — две стены углом без потолка, ковер на полу, диван, кресло, напротив на столике телевизор. Этаж — открытая сцена с реквизитом, улица — зрительный зал. В кресле женщина — седые волосы собраны в пучок, на коленях раскрытая книга. На диване — старик лицом к телевизору. Муж и жена. Вместе жили, вместе в одночасье смерть приняли. К ним не подняться — лестничный пролёт обрушен. Уцелевший телевизор, уцелевший диван, уцелевшее кресло, уцелевший ковер… Часть разрушенного мира, домашнего очага, счастья человеческого… Будто кто-то поднял вот эту часть квартиры над миром: смотрите, люди, что вы сделали. Зачем? Нас зачем убили?! Сюрреализм. Мир иррационален.
Видно, дом первым попал под обстрел и первый же снаряд разрушил квартиру — слишком неожиданная была смерть этих стариков. Мгновенная. К ним не добраться, чтоб вынести и похоронить. Но к ним не добраться и собакам…
Старшина дошел до конца улицы, свернул за угол: дальше проход загораживала обрушившаяся панель двухэтажки, справа и слева горы камней, кирпича, фрагментов панелей и разбитой мебели. Всё, идти некуда, тупик. Он обернулся: нет, не тупик вовсе, а ловушка: путь назад преградили собаки. Они никуда не исчезли, они шли по пятам с самого момента его появления в этих развалинах, они скрадывали его, и вот настал их час. Они стояли всего в нескольких метрах от него, и было видно, как они напружинились, как изготовились к прыжку, как наконец-то загорелись их глаза какой-то дьявольской радостью.
Развалины мёртвого городка, человек и стая собак-людоедов. Творение войны, творение рук человеческих. Кто-то скажет, что это расплата за зло людское. Да нет, все гораздо проще: они хотели есть. Старшина — это шанс на еще прожитый день или неделю. Случай встроил его в их пищевую цепочку.
Автоматная очередь разметала их, оставив нескольких корчиться в конвульсиях на битых кирпичах.
— Тебе же говорили, что не хрен лазить по развалинам. Здесь живёт смерть. — Женьку послал комдив: слишком уж долго старшина не возвращался. — А эти пусть едят друг друга. Мы же убиваем себе подобных, так на них хоть греха убийства не будет.
Женя философствует с четырнадцатого. С того самого дня, как взял в руки оружие. Случай с собаками для него — рядовой случай, философия войны.
Это короткая история из серии «Прогулки по освобождённому городу». Рядовое событие — всегда «обшариваем» окрестности вокруг предполагаемого места дислокации, определяем сектора стрельбы в случае отражения нападения, запасное укрытие, пути отхода, место умывания, отхожее (простите) место и т. д.
В бою ты просто работаешь, чувство страха притупляется, даже во время зачистки прежде всего осторожность. А вот уже осматривая второй раз взятые кварталы, каждый шаг контролируешь, фиксируешь глазом дверь, окно, шорох, движение и палец не снимаешь со спуска.
Пятиэтажка со сниженной этажностью до двух этажей. Завалы битого кирпича, висящий на арматуре лестничный пролёт. В щепки разбитая и обгорелая мебель. Смотреть особо нечего, но так, на всякий случай, проверили: мин нет. В подвал пошли в последнюю очередь. Ступали осторожно, ощупывая сначала лучом фонарика каждую ступеньку и проход. Чисто. Пробивающийся из окна под потолком свет размывал сумрак. В конце коридора дверь — массивная, дубовая, тяжелая, запененная по кругу. Дернули за ручку — не поддаётся, и тут заметили, что прибита к дверной коробке двумя гвоздями сотка. Ломать не стали — уж больно хороша дверь, вдруг за ней нормальное помещение, в котором и разместиться можно. «Малой» смотался наверх, взял у самоходчиков метровую лапу с прорезью для вытаскивания гвоздей: молодцы самоходчики, всё «метут», в хозяйстве пригодится, благо не на себе таскать.