Контрреволюция

Старшие войсковые начальники после Февральской революции в значительной степени утратили прежний авторитет. Однако, когда рознь между солдатами и офицерами достигла высших пределов и некоторые начальники открыто стали выступать за восстановление старой дисциплины, за возврат офицерам прежней власти и прежнего значения, офицерство, естественно, стало группироваться вокруг таких начальников, в которых усматривало защитников своих прав и преимуществ. Так возникали «вожди», которые в дальнейшем возглавили контрреволюцию.

На офицерском съезде в Ставке генерал Алексеев, исполнявший в то время обязанности Верховного главнокомандующего и пользовавшийся большим престижем не только в силу своего высокого поста, выступил с пространной, патриотически построенной речью. Речь эта полностью отвечала настроениям офицеров в то время и еще более подняла авторитет Алексеева.

Он говорил о заслугах офицеров перед Родиной в прошлом, об их долге служить ей в новых политических условиях так же самоотверженно, как служили ей раньше, говорил о своем признании революции и призывал к тому же и офицеров, но сводил все к необходимости довести войну до победного конца.

Я полагаю, что Алексеев был вполне искренен, когда говорил на съезде о своем полном признании революции, как был искренен, когда говорил то же самое на совещании главнокомандующих фронтами в Петрограде в начале мая. Только признавал-то он революцию по-своему, а не так, как того хотела солдатская масса.

Солдаты хотели видеть в революции конец войны, а Алексеев думал найти в ней новое могущественное средство для одержания победы, т. е. стоял за продолжение войны. Это он и высказал почти такими же словами на совещании главнокомандующих.

На этом расхождении во взглядах с широкими кругами населения всей страны на вопрос, имевший в то время преобладающее значение в русской жизни, и была построена в значительной степени контрреволюционность Алексеева.

По своему рождению Алексеев принадлежал к самым демократическим слоям русского общества: его отец, крестьянин по происхождению, был ротным фельдфебелем, и сам Алексеев не без труда добился офицерского чина. В течение своей долголетней службы он никогда не имел связей ни с аристократическими кругами, ни с крупными банками, ни с владельцами фабрик и заводов. Особых предпочтений к той или иной экономической структуре государства у него лично не было, и вряд ли он серьезно задумывался раньше над этими вопросами. Он был военным профессионалом, преданным своему делу, от которого зависела вся его дальнейшая судьба и роль в жизни страны. Говорить нечего, что с развитием революции на него обратили особое внимание представители капитала и промышленности: это естественно вытекало из его положения во главе армии, а когда он оставил этот пост, то все же оставался наиболее авторитетным из всех русских военачальников. Как положение Алексеева в армии, так и его личные свойства окружившая его после революции капиталистическая среда стремилась использовать в своих уже подлинно контрреволюционных домогательствах.

В результате Алексеев оказался одним из главарей контрреволюции. Поначалу он не стремился к гражданской войне и не сочувствовал начинаниям Корнилова. Он пошел на все, когда решил, что революция разрушает Русскую армию, а вместе с тем ведет к гибели и Россию.

Он не мог себе представить, что большевики, в которых он видел главных виновников разрушения армии, смогут построить новую, еще более совершенную армию, а между тем по складу его убеждений и характера можно не сомневаться в том, что, доживи он до того момента, когда красные войска входили в Берлин, он отказался бы от всех подозрений и обвинений по отношению к Ленину и большевикам вообще, его патриотическое чувство было бы удовлетворено вполне и он с полной искренностью приветствовал бы советскую власть.

Я знал Алексеева с давних пор. Он был моим профессором в Академии Генерального штаба. Я у него неоднократно экзаменовался, он был моим оппонентом, когда я докладывал свою первую тему на дополнительном курсе в Академии. В то время он пользовался репутацией скромного труженика, и трудно было предположить, что во время войны он выдвинется на первые роли.

В дальнейшем по своей службе в Главном управлении Генерального штаба он был призван к разрешению вопросов, связанных с подготовкой к войне, и не без основания считался специалистом в вопросах стратегии.

В начале войны он занимал должность начальника штаба Юго-Западного фронта, а весной и летом 1915 года непосредственно руководил отступательными операциями нашей армии[88] после прорыва фронта армией Макензена[89] на Дунайце. Удачное проведение этой операции упрочило его репутацию как стратега, и, когда Николай Второй пожелал лично возглавить армию, он избрал своим начальником штаба Алексеева.

Надо признать, что в этой роли Алексеев не оправдал возлагавшихся на него надежд.