Контрреволюция

Контрреволюционность Корнилова, как и Алексеева, вытекала из их представлений об устройстве армии и о войне. И они оба, и огромное большинство рядового офицерства вместе с ними, когда перед их глазами началось разрушение всех старых государственных установлений и в первую очередь армии, не могли предвидеть той перестройки Русской армии на новых началах, которые привели ее к небывалым победам. Они все, и я тоже тогда в их числе, видели лишь разрушение и принялись бороться с теми, которых считали разрушителями. Корнилов лично не боролся за восстановление монархии, за возврат земли помещикам, заводов, фабрик и копей промышленникам. Он упорно отказывался поднять монархический флаг, когда возглавлял Белую армию.

Но и сторонники монархии, и помещики, и фабриканты все тесным кольцом окружили Корнилова, когда увидали в нем борца с теми, которые хотели отнять у них все их преимущества, борца из других побуждений, но, во всяком случае, временного союзника. Обрабатывая Корнилова, они говорили с ним, как и с рядовыми офицерами, на понятном для него языке, говорили о том, что имело для него первенствующее значение – о войне, и он становился их невольным сотрудником.

Бесплодные попытки установить в частях войск знакомый, старый «порядок» привели к разделению армии на два враждебных фронта – офицерский и солдатский.

Алексеев и Корнилов возглавили первый. Но Алексеев поначалу надеялся убедить Временное правительство и лично Керенского в необходимости, при желании продолжать войну, изменить принятый ими курс. При этом он видел возможность избежать ужасов гражданской войны. Корнилов быстро пришел к выводу о необходимости применить вооруженную силу против крайних течений революции, в которых и Керенский начинал видеть опасность. Керенский, несомненно, вел переговоры с Корниловым по этому поводу, вел и лично, и через члена правительства Савинкова[96], и через комиссара Станкевича. Потому, может быть, и прав был Бурцев[97], когда утверждал, что не было «заговора Корнилова», а был «сговор Керенского с Корниловым».

Однако если сам Корнилов и мог считать себя действующим по соглашению с главой Временного правительства, то в окружении Корнилова, несомненно, назревал заговор, направленный против всех завоеваний революции.

Глава 5 Контрреволюция заговорщическая

В течение июня 1917 года я получил много писем от своих товарищей с фронта и вел много разговоров с офицерами Петроградского гарнизона.

С фронта шли неутешительные вести: войсковые комитеты и иные самочинные организации, митинги, выносившие различные постановления, росли как грибы и укрепляли революцию. Мои корреспонденты были в большой тревоге и точно искали у меня ответа на волнующие их вопросы: куда мы идем? что нас ждет? Но я сам находился на каком-то распутье и ничего им пояснить не мог. Во всех этих письмах чувствовалось, что к болезненному сознанию надвигающейся катастрофы, как следствию потери армией боеспособности, катастрофы, которая, казалось, должна была выразиться в полном разгроме Русской армии немцами, примешивался страх за личную судьбу, ввиду все растущего враждебного отношения солдат ко всему начальствующему персоналу.

Мой товарищ по Академии Генерального штаба генерал Романовский[98], во время Гражданской войны на Юге России бывший начальником штаба Деникина[99], в то время занимал должность генерал-квартирмейстера штаба Верховного главнокомандующего. По долгу службы он работал над подготовкой наступления, задуманного Керенским летом 1917 года, но в своем письме ко мне откровенно высказывал не только сомнение в успехе, но прямо говорил, что наступление приведет нас лишь к совершенно бесплодным потерям и в связи с этим ухудшит отношения солдат и офицеров.

Из личных бесед с офицерами в Петрограде я убедился в том, что солдаты Петроградского гарнизона, успокоенные постановлением о невыводе войск из столицы, доверчивее относятся к офицерам уже в силу того, что тем не приходится предъявлять к ним наиболее острых требований – наступать на врага. В некоторых полках офицерам удалось даже установить вполне сносные отношения с солдатами и до некоторой степени подчинить их своему влиянию. Это сказалось при выступлении народных масс в начале июля 1917 года, когда командующему войсками Петроградского военного округа генералу Петру Половцеву[100] удалось подавить выступление при помощи некоторых послушных ему полков.

Победа Половцева в результате не укрепила авторитета офицеров в солдатской массе, не укрепила и положение Временного правительства. Наоборот, кровь, пролитая в столкновении с народом, толкнула многих солдат в сторону тех, которые звали их к единению с народом, – к большевикам. Некоторые офицеры сознавали, что разрешение политических споров при посредстве оружия представляет опасность для налаживавшегося соглашения между солдатами и офицерами и сторонились того, что могло вызвать подобные столкновения.