Контрреволюция

Левее «Национального центра» стоял «Союз возрождения», партия умеренных социалистов, настроенная контрреволюционно, но не склонная в то же время поддерживать Главное командование Добрармии, по крайней мере в том виде, в котором оно оформилось. Эта организация держала связь с эсерами, эмигрировавшими после короткой попытки вести вооруженную борьбу с большевиками под водительством Керенского, – самим Керенским, Авксентьевым, Зензиновым[240], Масловым[241] и другими. Эти эсеры выпустили за границей воззвание, в котором определяли свою позицию, выражавшуюся в формуле «ни Ленин, ни Колчак».

От «Союза возрождения» исходил проект организации власти на Юге России. Он предлагал созыв Государственного совещания из четырех главнейших политических организаций – Совета государственного объединения, «Национального центра», «Союза возрождения» и Союза земств и городов. Последняя организация, единственная сохранившаяся из дореволюционных организаций, только с заменой прежних руководителей новыми, более левого толка, политически была близка к «Союзу возрождения», но носила преимущественно деловой характер, обладала некоторыми средствами и вела хозяйственные операции помощи беженцам в различных областях.

Государственное совещание должно было избрать «Директорию» из трех лиц, в числе которых имел находиться обязательно и главнокомандующий Добровольческой армией.

Назывались и кандидаты в Директорию: Астров[242] – от «Национального центра», Бунаков-Фундаминский – от «Союза возрождения» и главнокомандующий Деникин.

Директория должна была явиться верховной властью, от лица которой действуют начальники различных ведомств.

Совещания, рассматривавшие этот проект, закончились полным разрывом. «Национальный центр» непоколебимо стоял на принципе «Диктатура», на каковую не шел «Союз возрождения». А для Совета государственного объединения уж один факт, что кандидат в члены директории Бунаков-Фундаминский – еврей, уж делал соглашение невозможным.

В результате разрыва в дальнейшем, если Союз земств и городов своей хозяйственной деятельностью в известной степени помогал главному командованию Добрармии, то «Союз возрождения» только мешал ему. Потому принимать членов «Союза возрождения» в сотрудники Отдела пропаганды не полагалось.

В этой сложной атмосфере разнообразных настроений, противоречивых убеждений, дружеских и враждебных действий Добровольческой армии приходилось бороться с противником, объединенным одной идеей под руководством Ленина, человека, обладавшего совершенно исключительным пониманием человеческих отношений в государственном масштабе.

У вождей Добрармии этой прозорливости не было, и в борьбе они умели лишь использовать людскую привычку к старому укладу жизни, а дать широких и привлекательных горизонтов впереди не могли.

При этих условиях ведение пропаганды являлось трудным, почти безнадежным делом.

Не могу утверждать, чтобы я это сознавал в то время в полной мере. Только что объявленная в конце марта 1919 года декларация Деникина о политическом курсе Добровольческой армии меня не удовлетворяла опять-таки своей неопределенностью. Она повествовала о борьбе с «губителями родины» – большевиками, заканчивалась обещанием привести страну к «Народному собранию». Как я уже высказывался, и Учредительное, и Народное собрания представлялись мне средством, а не целью, а цели декларация не указывала. Решение основных вопросов государственного устройства откладывалось на неопределенное время, в том числе и разрешение аграрной проблемы. А разрешение ее в интересах крестьянства являлось моим «коньком», т. е. фактором, единственным в моих глазах, который мог привести нас к победе.

Но в момент принятия мною должности, когда мы были еще далеки от занятия областей России с чисто крестьянским населением, я считал, что разрешение земельного вопроса может быть несколько отложено, а в данный момент передо мной стояли определенные задачи объединения направления пропаганды и упорядочения ее вообще. Я горячо принялся за дело.

Вскоре после моего прибытия в Ростов-на-Дону Соколов получил телеграмму от Деникина с предложением мне принять должность военного атташе Добрармии при Главной квартире союзников в Константинополе. Деникин указывал, что о назначении меня на эту должность ходатайствует командующий союзными войсками на Балканском полуострове и в Турции маршал Франции Франше д᾽Эспере. Я недоумевал, чем могло быть вызвано желание лично незнакомого мне маршала видеть меня представителем белых при его штабе. Я не предполагал, чтобы тут сыграли роль те отношения, которые установились у меня с некоторыми французскими парламентариями еще три года тому назад, когда я приезжал во Францию в составе нашей парламентской делегации. Вернее, что в данном случае имели значение отзывы обо мне генерала Ансельма, начальника французских войск, высадившихся в Одессе в конце 1918 года, и его начальника штаба полковника Фрейденберга. Мне пришлось иметь с ними много дела, подолгу беседовать, и возможно, что они рекомендовали меня как желательное лицо при штабе.