Контрреволюция

Не лучше обстояло дело и в отношении крестьян. Новый начальник Отдела землеустройства смотрел на аграрный вопрос, как будто никакой революции и не произошло. Были какие-то беспорядки, в силу которых прежние владельцы не имеют возможности сами организовать обработку земли, посев и сбор урожая; крестьяне самовольно захватили некоторые земли, ну временно приходится это допустить, но следует, заботясь о том, чтобы урожай был своевременно снят, установить нормы, регулирующие отношения крестьян и помещиков. В конце июня 1919 года эти нормы были опубликованы: при сборе трав помещику причиталась половина урожая, половина снявшему урожай крестьянину; зерно – треть помещику, две трети крестьянину; корнеплоды – шестая часть помещику, пять шестых посевщику. Вырабатывались эти нормы и серьезно обсуждались в Особом совещании, и казалось, никто и не задумывается над тем, будут ли у помещика какие-нибудь возможности осуществить на деле предоставленное ему право на получение причитающейся ему части урожая. Конечно, ни один помещик своим правом воспользоваться и не смог. А крестьяне видели в опубликовании этих норм попытку возврата к старому и отвечали на них организацией отрядов «Зеленых» и поддержкой Махно.

Отношения с правительствами казачьих областей продолжали оставаться напряженными. Особенно остро обстоял вопрос на Кубани. Политическая партия черноморцев, настроенная враждебно к Добрармии и оппозиционно к атаману, пытавшемуся наладить отношения с Деникиным, вела свою самостийную линию настойчивее прежнего. Орган Совета государственного объединения газета «Великая Россия» повела кампанию против самостийных выступлений в Раде. Под влиянием черноморцев правительство Кубани закрыло газету. Кубанская делегация в Париже, составленная сплошь из черноморцев, заявила союзным правительствам, что кубанские казаки вполне единодушны в своем стремлении отделиться от России. В то же время их агитаторы на фронте убеждали казаков в том, что поскольку Кубань будет признана самостоятельным государством, то нет никакого смысла участвовать в походе на Москву и проливать кровь за чуждые интересы.

Эта агитация имела известный успех: казаки и без того неохотно шли воевать далеко от границ области, а тут им преподносили логическое доказательство того, что это вредит интересам всей Кубани. Начался самовольный уход кубанских казаков с фронта, сначала отдельными партиями, потом уже целыми частями. В сентябре – октябре в Ростове нередко можно было видеть группу в несколько десятков, а то и свыше сотни конных кубанских казаков, направлявшихся через город на родину.

С другой стороны, правительства всех казачьих областей, опасавшиеся разрыва с Добрармией, настаивали на создании Южнорусской власти, при участии в ней и Главного командования Добровольческой армии.

Деникин откликнулся на эти домогательства, потому что они исходили от лиц, не склонных к отделению от России, и этим открывалась возможность противодействовать самостийным стремлениям черноморцев.

В начале сентября было созвано совещание из представителей трех казачьих областей и Добрармии: от Дона – бывший член Государственной думы Харламов[250], от Кубани – член Рады Макаренко[251], примыкавший к оппозиции атаману Филимонову[252], от Терека – Генерального штаба генерал Баскаков[253], бывший профессор Академии, терский казак, старообрядец, от Добрармии – Челищев, Савич, Федоров, Соколов. За исключением Макаренко, все это были люди, казалось, склонные к объединению, но тем не менее переговоры не привели к положительному результату. Не было даже выработано какого-либо заключения, разъехались, делая вид, что совещание лишь прервано: опасались, что признание отказа от сговора произведет слишком дурное впечатление на всех казаков на фронте.

Неблагополучно было и в интеллигентской, беженской массе. Там ярче стали сказываться расхождения между различными политическими группировками. Начались толки о засилии Национального Центра. Между тем на деле никакого засилия не было, скорее наоборот. Если в высшем правительственном органе при Деникине, в Особом совещании, и преобладали кадеты, то на местах исполнительные органы были подобраны из лиц значительно более правых.

Структура правительственного аппарата Добрармии была своеобразной. Деникин не любил громких наименований и министерств, и министров у него не было. Исключение составлял лишь министр иностранных дел и то лишь потому, что он был общий в правительствах Колчака и Деникина. Был им Сазонов, бывший министр иностранных дел при царе; он обретался в Париже, была надежда, что ему, используя свой былой престиж при союзных правительствах, легче, чем кому-либо другому, будет вести с ними переговоры.