Концертмейстер. Роман в форме «Гольдберг-вариаций»

— Иван Сергеевич, прошу меня извинить, но денег пока нет. Как только достану — обязательно верну. Потерпите, пожалуйста. Я Вас очень прошу! В знак нашей дружбы. — Худрук молитвенно сложил руки, а в глазах его растеклась тоска всего еврейского народа.

Иван, даже не улыбнувшись, лишь чуть качнул головой. Его поза, мимика и жест излучали победительное торжество. Еще раз, извинившись перед нами, много раз поклонившись, «простомоисеич» побрел на работу. Он был так плох, что у меня возникло сомнение по поводу его дальнейшей судьбы. Но Иван был настроен не столь пессимистично:

— Это временно. Как только решит денежный вопрос — все образуется.

— Зачем так расстраиваться, ведь деньги — не главное.

— Это для тебя — «не главное», а он — еврей-подкаблучник, больше всего уважает-таки семейные ценности!

Как я понял из Ваниного сбивчивого прерываемого захлебывающимся смехом рассказа, худрук пострадал больше других. Он, как хороший муж и отец, заказал казакам подарки для всей семьи. Ему нельзя было отказать, но один казак столько привести не сможет, поэтому заказ распределили по всему коллективу в качестве общественной нагрузки. Дабы дело не сорвалось, «Простомоисеич» дал деньги вперед. Сумма была серьезной, как предположил Иван — трехмесячная зарплата. Наивный худрук, с разрешения жены, использовал семейные накопления. Супруга же согласилась не сразу, до последнего момента сопротивлялась, но, в конце концов, сдалась, много раз выслушав обещание мужа, что деньги он передаст самым надежным ребятам, «а казаки слово сдержат, они присягу понимают!».

По правде сказать, художественный руководитель, так уверенно державшийся на заседаниях художественного совета, допускавший административный диктат в вопросах художественных, в обычной жизни был «типичным подкаблучником» — жену боялся. Она же пользовалась своей неограниченной властью, называла его «Ванек», считала «рохлей». И была вечно чем-то недовольна.

«Надежные казаки» потратили деньги до последней копеечки, даже больше того, но купили «все». Вещи они доставили в филармонию прямо в кабинет худрука. Он поблагодарил, был доволен. Даже хотел позвонить жене и отчитаться в проделанной работе. Но потом, на свою беду, решил устроить любимой семье сюрприз, а получился — «сюр». Худрук запер барахло в шкафу и пошел проводить концерт, где выступал со вступительным словом. Все прошло благополучно. Но приезжие московские артисты — виолончелист и пианист — решили отблагодарить хозяев за теплый прием, надеясь на дальнейшее сотрудничество, заказали столик в ресторане. Из администрации на концерте присутствовал только худрук. Ему же пришлось взять бремя участия в банкете на себя — отказывать известным артистам было неудобно. Понятно, что после «банкета на троих» до поздней ночи, возвращаться в филармонию он не захотел. Семейный праздник перенес на завтра. А завтра разразился скандал.

В этот момент, на самом интересном месте Иван прервал рассказ и перескочил на вещи прозаические. Покинув меня ненадолго, он, заметив, что к продавщице кондитерских изделий нет очереди, взял кофе с пирожными и с довольной физиономией вернулся к нашему столу. Пирожное, носившие мало что обещающее название «картошка», было свежим, но, мягко говоря, несколько простоватым. Кофе вполне соответствовало ему по качеству. Но мы здесь были не для еды. Главным была история, которую Ивану было приятно рассказывать, а мне слушать.