Копи Хаджибейского лимана

В пещере все было убрано, никаких следов крови, но все равно внутри было страшно. Что-то отвратительное чувствовалось в воздухе, и Володя подумал, что ни за что не стал бы жить в таком жутком месте, да еще и посреди грозящих обвалом камней.

Потом зашли к деду Михею. Старик встретил их недоброжелательно, но спокойно.

— А чего говорить? Все до ваших рассказал!

— Один вы были? — Сашко вперил в старика тяжелый взгляд.

— Один! Как есть один! Никого со мной не было! — занервничал Михей.

— А чего по поселку шлялся? — прикрикнул на него Сашко, прекрасно понимая, что старик врет.

— Прогулка перед сном! Воздухом подышать!

— А мальчишку этого видел здесь раньше? — спросил Володя.

— Чего ему тут делать? — прищурился старик. — Тут на соседнем проходе люди Скумбрии дома снимают. Какие мальчишки?

По дороге к машине, обратно, Сашко объяснил Володе, что авторитет Скумбрия ненавидит уличных мальчишек до полусмерти и всегда готов расправиться с ними. Когда-то мальчишки помогли ограбить Скумбрию. С тех пор он со своими людьми страсть как гоняет беспризорников. И не одного уже спровадил в красный приют.

— Так ведь и убить мог, — задумался Сосновский.

— Это вряд ли, — Сашко пожал плечами, — не те законы, вы же знаете. В мире Скумбрии не убивают вот так, со злом.

Володя хотел возразить, что с добром не убивают тоже, но промолчал.

ГЛАВА 9 Хлебные карточки. Последствия налета. Важное знакомство. Убийство в очереди за хлебом. Обещание Тани

Капли все еще били по жестяному карнизу, когда Таня соскользнула с кровати и начала одеваться — в полной темноте. Этой ночью она была одна. Кагул остался в одном из притонов на Молдаванке — там у него были дела с кем-то из местных бандитов. Планировал закончить поздно и не хотел тревожить Таню ночным стуком в дверь, поэтому поехал к себе.

Несмотря на то что роман их развивался полным ходом и был довольно счастливым, они все еще не жили вместе. Это было общее, взаимное решение. Кагул снимал двухкомнатную квартиру на

Мясоедовской улице. И эта квартира напоминала Тане расцвет ее лучших дней с Гекой — потому что имела два выхода на разные улицы, находилась на первом этаже, чтоб удобно было выпрыгивать из окна, а во дворе, на ступеньках подъезда, всегда грелись на солнышке толстые уличные коты.

Сама же Таня по-прежнему оставалась в Каретном переулке, к которому у нее была какая-то просто болезненная зависимость, и ни за что не хотела из него уходить.

Но очень часто либо Кагул оставался у нее, либо она оставалась у него, и тогда были тихие, почти семейные вечера, тоской мучающие сердце Тани, потому что они беспощадно показывали, как могло бы быть в их жизни, если бы они были нормальными людьми. И как не будет для них — никогда. Не для них существовало тихое семейное счастье. И, несмотря на то что Кагул очень привязался к Наташе, а девочка к нему, Таня прекрасно понимала, что никакой семьи у них просто не может быть. Какая семья там, где оба ходят по краю, а любой неосторожный поступок, любое случайное слово способны притянуть только одно — смерть.

В это утро Таня поднялась на рассвете не случайно. Всю ночь лил дождь, не давая заснуть из-за грохота капель по жестяному карнизу, и Таня ворочалась на кровати, как на раскаленной решетке, не понимая, что происходит с ней. Вот уже сутки прошли с налета на квартиру Агояна, а она все не могла успокоиться, чувствуя себя не в своей тарелке.

В это утро Тане предстояло дело, которое она с завидной периодичностью совершала раз в три месяца. Она должна была пойти в отдел НКВД и подтвердить право на получение хлебных карточек, выписанных ей как вдове погибшего чекиста. Раньше карточки выдавали раз в месяц. Но теперь большевики принялись экономить на всем, и Тане сократили их до раза в три месяца, посчитав, что вдова чекиста вполне может обходиться этим. Она с горечью думала о том, что если бы действительно жила на это жалкое пособие, то давным-давно умерла бы с голода вместе со своей дочерью.

Но чекистам нельзя было показывать, что Таня больше не нуждалась в деньгах. А потому она одевалась бедно, невзрачно, вставала с рассветом и выходила так, чтобы быть на месте к 8 утра — именно в это время начинался прием в кабинете того самого начальника, который выписывал хлебные карточки.

Идти предстояло через весь город — контора располагалась рядом с вокзалом, недалеко от угла Пантелеймоновской и Ришельевской. И Тане приходилось долго пробираться по еще спящим улицам, кутаясь в серый потертый платок. А в это утро предстояло идти еще и по лужам. Она недовольно морщилась, представляя себе это сомнительное удовольствие. К счастью, у Тани были новенькие галоши, и это немного ее успокаивало.