Копи Хаджибейского лимана

— А знаете, мне нужны люди, — с интересом посмотрел на нее Вилен. — И если вы захотите помогать в этом деле, приходите ко мне! Я буду рад любой помощи. — Вырвав листок из записной книжки, он записал адрес и телефон. — Это мой служебный номер. В кабинет приходите в любое время, ко мне можно заходить без пропуска. Даже если захотите просто поговорить, приходите! Я буду очень рад.

— Спасибо, — Таня машинально сунула листок в карман юбки. Она не думала, что когда-нибудь воспользуется этим номером, да и приглашением.

Сообразив, что они беседуют слишком долго, а дел у него еще невпроворот, начальник выписал Тане хлебные карточки и быстро выпроводил ее из кабинета. Она стала спускаться по лестнице, зажав карточки в кулаке.

Таргисов произвел на нее благоприятное впечатление, честно призналась она себе. Когда он заговорил о детских сломанных судьбах, ей даже подумалось, что он не совсем конченый идиот. Видно было, что этот человек обладал характером и горячим сердцем, откликающимся на чужую беду, и Таня думала о том, что если что-то и получится, то только у таких людей, которые важны тем, что способны верить даже в самую недостижимую, невозможную цель, и делать все для того, чтобы в конце концов эта цель оказалась правдой.

Она быстро шла к Привозу, надеясь в одной из лавок быстро отоварить хотя бы часть хлебных карточек. Таня всегда так делала. У новой власти — а для большинства одесситов власть большевиков все еще была новой, хотя и длилась не первый год, — все время менялись правила, и она боялась, что с появлением каких-то новых директив часть карточек может пропасть. Так уже однажды было, когда Таня не успела отоварить их в десятидневный срок, а потом появились какие-то новые нужные печати, и карточки пропали.

Но сейчас ей не повезло. Возле нужного магазина уже собралась очередь. И Тане не оставалось ничего другого, кроме как занять место в самом конце.

Это был известный всем секрет большевиков, о котором никто не говорил вслух. В стране были страшные перебои с продовольствием. Не хватало продуктов и хлеба. В лавках нэпманов они были, но продавались по таким завышенным ценам, что большинство населения не имели возможности их купить. Оставались только государственные хлебные карточки, раздаваемые на предприятиях работникам. И вот как раз по ним и не хватало хлеба, поэтому образовывались длинные очереди, стоять в которых можно было целый день.

Да, Таня прекрасно могла бы обойтись и без этого, но она отлично помнила слова Тучи о том, что это вопрос ее личной безопасности. Отличное прикрытие, удачный фасад, за которым можно скрыть все свои грехи. Если она перестанет получать карточки, возникнет вопрос: на какие средства живет вдова чекиста, где она зарабатывает деньги, на которые покупает хлеб в нэпманских лавках? Если бы подозрения возникли, большевики не стали бы церемониться.

Таня всегда отгоняла от себя страшную мысль: что станет с Наташей, если ее арестуют? Как девочка выживет? И ради безопасности дочки она была готова на что угодно, хоть землю есть! А потому раз в три месяца один день она посвящала стоянию в очередях.

Здесь была одна беднота, и Таня с ужасом всматривалась в уставшие, изможденные, злые лица. Большевики скрывали факт наличия таких людей, между тем расслоение общества было страшным. С одной стороны — наглое богатство, с другой — отчаянная нищета. Нередки были случаи, когда от голода люди падали в обморок на улицах и умирали.

Нэп принес разделение во все слои, и даже сами большевики начинали понимать, что подобное очень скоро принесет беду. В очередях люди роптали, они ненавидели богачей-нэпманов. Уже были случаи, когда камнями били богатые лавки и, раскрошив двери и витрины, выносили все продукты...

Вокруг очереди всегда вились уличные мальчишки. Чумазые, оборванные, одетые кое-как, со злым, отчаянным блеском в глазах, они сновали по запруженной людьми улице как маленькие пираньи, скаля острые зубы и готовясь вцепиться кому-нибудь в горло. Было опасно держать в руках сумки и кошельки — нередко мальчишки вырывали их прямо из рук и убегали с такой скоростью, что их невозможно было догнать.

Вот и сейчас бойкий уличный мальчишка с вихрами непокорных светлых волос, остающихся светлыми даже под страшным слоем грязи, сновал вдоль очереди, присматриваясь к людям. Засунув руки в карманы штанов, он насвистывал блатную песенку. Несмотря на апрель, ноги его, покрытые кровавыми волдырями, были босы.

Тане было страшно его жаль. Не задумываясь, она отдала бы ему карточки. Но так рисковать не могла. Потому ей оставалось страдать молча, играя свою роль. Поравнявшись с ней, мальчишка дерзко скользнул глазами по ее сумочке. Таня свесила сумку с руки, надеясь, что он ее украдет и хоть так она сможет помочь ему карточками. Но мальчишка пошел дальше, насвистывая свою песенку. Таня тяжело вздохнула.

— Вы бы, девушка, за сумкой лучше следили, — пожилая женщина в платке, стоящая перед Таней, повернулась к ней, — ишь, шастают тут, ироды... Отщепенцы.